Читать книгу - "Дело Нины С. - Мария Нуровская"

– Не знаю, я спала крепко, – сказала я, и это была первая ложь во имя любви.

Мы сидим с Лилькой на скамейке в парке, перед нами большая клумба, засаженная осенними цветами, а дальше – благородные очертания библиотеки Красинских.

Лилька кладет голову мне на плечо:

– Сделаем небольшую передышку, мамочка?

Нет нужды отвечать – мы понимает друг друга без слов.

– Почему, ну почему ты так страдаешь из-за этого человека? Он не стоит того, – говорит моя дочь. – Знаешь, я смотрела в Лондоне в Доме польской эмиграции очень интересный документальный фильм об известных случаях побега из Польши сразу же после войны. Две пары молодых людей решили попытать счастья. Они целые месяцы составляли план побега, моз говым центром всей операции был N., врач, безумно влюбленный в свою жену, красивую, впрочем, и обаятельную. В фильме показывали их фотографии, какими они были в молодости, их роли исполняли актеры. И вот молодые придумали, что ночью они проберутся из Свиноустья в ГДР. Но, к сожалению, надо было вплавь преодолеть несколько километров по морю. И хотя они были сильные, натренированные, девушки занимались баскетболом, уже через час все оказались на грани физического истощения. Отступать было некуда, потому что в Польше им уготован был арест. И тогда N. сломался. Он оставил жену позади, несмотря на то что она умоляла помочь ей. За ней вернулся второй мужчина. Если бы не он, ее неминуемо ждала бы смерть от переохлаждения.

– Твой Ежи тебя бы тоже оставил, мама, я в этом ничуть не сомневаюсь, – говорит Лилька. – Я вообще не понимаю, как можно любить кого-то, не узнав его до конца.

– Никогда никого не узнаешь до конца, – отвечаю я. – Даже самого себя.

– А я бы могла полюбить только такого мужчину, который был бы готов рискнуть своей жизнью ради меня, и я ради него, естественно, тоже.

– Это наивно – то, что ты говоришь, – улыбаюсь я.

– Нет, мама, это честно.

– И поэтому ты ни с кем не сошлась? Твой Джон не выдержал испытания?

– Это не мой Джон, – протестует она, – мы только иногда с ним спим.

– Но Габи говорила, что он в тебя влюблен, это видно с первого взгляда.

Лилька не отвечает, а мне вспоминается разговор с Ежи в Карвенских Болотах в апреле двухтысячного года.

Мы сидели в телевизионном салончике на диване «паровозиком», то есть я, зажатая у него между коленей, опиралась спиной ему на живот. Не помню названия фильма, который мы смотрели, но речь шла о том, что бандиты собирались убить жену героя, а ее муж покорно на это согласился. Я слышу голос Ежи:

– У него не было выбора.

– Он мог бы за нее бороться, – отвечаю я, пораженная.

– Убили бы их обоих.

Для меня это было неприемлемо, по-видимому, я думала тогда так же, как моя дочь. Но у мужчины, которого я любила, было на этот счет другое мнение, и если я, невзирая ни на что, хотела с ним быть, то должна была с этим смириться. Теперь я понимаю, что нет ничего хуже компромисса в чувствах, потому что это предвещает их крах. Все имеет свою цену, но существует грань, за которую нельзя переходить.

Ежи уж точно оставил бы меня в этом ледяном море, потому что, взвесив все «за» и «против», он бы решил, что раз только одному из нас дано выжить, то пусть лучше это будет он.

Впрочем, я начала подозревать, что он, по всей видимости, трус.

Мюнхенское утро. Я просыпаюсь. Спала я, может, час или два. В комнате уже светло, рядом вижу массивное тело, повернутое ко мне спиной. На миг меня охватывает удивление, кто это и что я здесь делаю, но я тотчас осознаю: это мужчина, которого я люблю. В которого я влюбилась, в общем-то еще не видя его. Был только его голос: «Все очень просто, вы встретили ангела». Не только меня этот голос пленил. Когда я вернулась в Варшаву, какая-то неясная мысль толкнула меня заглянуть в «Дневники» Зофьи Налковской , в которых она описывала свою безумную любовь к некоему Владиславу Барану. И подтвердилось, что тот был дедушкой Ежи. Я так часто перечитывала этот фрагмент, что книга послушно открывалась в обозначенном месте:

«Я говорю „красивый“. Но это надо обосновать. Слишком короткая шея на очень широких плечах, бедра узкие, огромный рост, сто килограммов чистого веса. Многое от медведя и быка. Движения неуклюжи и вместе с тем полны свободы и обаяния, превосходные манеры (столько лет на дипломатической службе!), внимательная, предупредительная манера поведения, сродни доброте, располагающая к себе, покровительственная и шутливая, в отношении женщин немного фамильярная… Волосы черные, хорошие, гладко причесанные, блестящие, кожа лица как будто сероватая, глаза черные, нос с горбинкой, небольшой… несомненно, прекрасная и вмиг покоряющая голова быка, немного коротковатая шея… Улыбка невероятно обворожительная (страсть, чувственность, шутливая доброжелательность), произношение странное, затрудненное (грассированное „р“), приятный голос (вечно замирает сердце, когда слышишь его по телефону)… от одной той улыбки, казалось, весь мир сходил с ума…»

«От одной той улыбки, казалось, весь мир сходил с ума…» Я стала слепой и глухой ко всему, что не касалось этого мужчины, существовал только он один. Вернувшись в Польшу, я безумно по нему тосковала, готова была идти пешком в Мюнхен. Мы договорились, что в апреле Ежи приедет.

Налковская… довоенный дипломат Владислав Баран… и эти характеристики, которые засели где-то у меня в подсознании. Описание необыкновенной мужской красоты в ее «Дневниках». По правде говоря, не все совпадало. Ежи имел крестьянско-дворянское происхождение. Отец из хорошего дома, судья по профессии; мать – интеллигентка в первом поколении, хороша лицом, но чересчур широкобедрая. Сын унаследовал от нее эти бедра. Но остальное полностью совпадало: красивая голова быка, невероятно обворожительная улыбка и голос… Кроме того, блестящий ум и отличный юмор, который я обожаю. К сожалению, порой давали о себе знать материнские гены. Как-то раз Ежи передал мне разговор со своей младшей сестрой.

– Тебе не мешает, что Нина старая? – спросила она.

Он ответил на это:

– Тебе бы хотелось, наверное, иметь такое тело, как у нее!

Ему и в голову не пришло, что подобные вещи не пересказывают, что мне может быть неприятно. Он не хотел меня обидеть, это точно. Но иногда он бывал толстокожим. У нас не существовало в общем-то проблемы возраста, правда, когда я узнала, сколько ему на самом деле лет, то была шокирована. В момент нашего знакомства ему перевалило за сорок, но я никогда не чувствовала себя старше, возможно, его представительный вид сглаживал разницу между нами.

Нет сомнения, что Налковская смутила мой разум, хотя, если бы я вникла поглубже, до меня бы дошло, что ее любовь к Владиславу Барану была несчастной любовью.

Это все было потом. А сейчас я прижалась к спине Ежи и хотела, чтобы так было всегда. Трудно объяснить, но от этого большого мужчины пахло, как от грудного ребенка. Нежно прижимаясь к нему, я испытывала то же волнение, какое охватывало меня, когда я, утыкаясь лицом в волосы маленького Пётруся, вдыхала его запах.

Ежи повернулся и обнял меня: