Читать книгу - "Кредо негодяев - Чингиз Абдуллаев"

Лагерная жизнь — это особый вид испытаний, который проходятсамые стойкие и самые мудрые. Это своеобразный полигон, на котором проверяютсямужество индивида, его способность к выживанию, его умение ладить с другими и,если нужно, драться с гораздо более сильным соперником. Лагерная жизнь — этодоведенная до экстремального состояния обычная жизнь, помноженная на страхи,насилие, издевательство и голод.

Здесь не прощают никаких ошибок. Здесь за все приходитсяплатить собственной кровью. Андрей усвоил эти истины еще до того, как попал влагерь. Место для каждого заключенного выбирал сам начальник колонии и строгоследил, чтобы новая партия прибывших не занимала места старожилов, словноподтверждая некий кодекс воровских законов для новичков.

Об Андрее Кирьякове было известно достаточно много, и емувыделили достаточно почетное место в углу большой палаты. Занимая свою койку,он обратил внимание на трех мрачноватых типов, сидевших в центре палаты.Несмотря на дневное время, они не выходили на работу. Более того, рядом натумбочке одного из этой неприятной тройки даже стоял заварной чайник —немыслимая роскошь в колонии. Андрей знал одного из этой тройки. Это был какраз тот самый молодой рецидивист, с которым они вышли в разные сроки из одногодетдома.

— Ну, что, — весело сказал именно этот парень, — будемзнакомиться. Я Забияка. А ты, кажется, Сказочник. Так тебя все называют.

— Это мое дело, — угрюмо ответил Андрей.

— Ладно, не выпендривайся, — примирительно сказал Забияка, —мы ведь с тобой вроде как родные кореши. Не смотри — не узнаешь. Мы ведь стобой из одного детдома вышли. Просто я на шесть лет позже тебя вылупился.Директором все еще Соломон Маркович был, царство ему небесное, хороший человекбыл, душевный.

— Чего-то не помню я тебя, — с явным недоверием произнесАндрей.

— Да ты и не можешь помнить, я на шесть лет младше тебя был.Помнишь, местные ребята у двоих мальцов хлеб отняли? Так вот одним из этихмальцов я был. Ты еще тогда мне свой хлеб отдал. А сам пошел и рожи начистилэтим местным ребятам. Про тебя потом долго рассказывали. Тебя даже в милициюзабрали, но директор добился твоего возвращения.

— Все-таки не помню я тебя, — поднялся Андрей, подходя ксидевшей в центре палаты группе, — может, ты подставка какая?

Забияка оглушительно захохотал:

— Это я подставка? Да меня вся страна знает. Меня в Тюменирезали, но не смогли добить. А ты говоришь — подставка. Что, правда невспоминаешь меня?

— А как мы называли директора между собой?

— Ха! Все-таки решил проверить. Царь Соломон звали. Так еговся школа называла, у него еще на шее шрам был от пулевого ранения. Теперьубедился?

Вместо ответа Андрей протянул ему руку.

— Знакомься, — подтолкнул его Забияка, — это наши люди. Онипаханы в этой колонии. И без них ничего не решается.

Первый — маленького роста, худощавый, с гнилыми зубами —улыбнулся и сказал:

— Будем знакомы, Сказочник. Много о тебе слышал. Я — Барсук.

Другой, высокого роста, с широкими плечами и большимиглазами, молча смотрел на Андрея. Потом нехотя сказал:

— Дружить будем или враждовать?

— От вас зависит, — довольно смело ответил Андрей.

— Храбрый ты и глупый. Знаю, как тебя избили за дурь твою.Поэтому не муддахайся. Так лучше будет. А насчет дружбы подумай. Многие хотятдружить со мной, не всем такая честь выпадает. Здесь либо «шестерки», либопетухи. А паханы только мы. Так что думай, Сказочник, о моих словах.

Он встал и неторопливо зашагал к выходу. За ним поспешилБарсук. Забияка испуганно смотрел им вслед.

— Кто это? — спросил Андрей.

— Зверь, — ответил Забияка, — про случай в тайге слышал? Егоработа. Говорят, всех своих товарищей съел и потому живым вышел. Он здесьглавный. Смотри, не зли его, вмиг в покойниках окажешься. Видимо, ты емупонравился, раз он тебе про дружбу говорил. Он так просто ничего не говорит.

Так началось знакомство Андрея Кирьякова с лагерной жизнью.Здесь были свои строгие иерархические правила и своя очень жесткая системаотношений. В колонии каждый знал свое место и вел себя соответственнозанимаемому рангу. Условностей здесь придерживались больше, чем в английскомпарламенте. Нарушение этикета каралось смертью, и каждый попадавший в колониюновичок заучивал все писаные и неписаные правила наизусть, чтобы раз и навсегдаопределить свое место в этой системе взаимоотношений.

Даже разделенное на касты древнеиндийское общество быломенее разобщенным, чем касты внутри колонии. За общение с опущеннымигомосексуалистами, или петухами, здесь наказывали гораздо строже, чемпрактиковалось в Индии при общении жрецов с «неприкасаемыми». Если гомосексуалистскрывал свое прошлое и осмеливался есть из общей кастрюли или прикасаться кдругим заключенным, наказание было более чем строгим, почти обязательнаямучительная смерть. Паханы определяли в колонии все правила, все законы, алагерное начальство благосклонно следило за этим разделением среди заключенных.Сама система паханов была выгодна всем. И зекам, и начальству. Первые знали, укого искать защиты от произвола внезапно появлявшихся дикарей. Вторые понимали,с кем нужно говорить, чтобы поддерживать порядок в лагере на должном уровне. Исистема продолжала бесперебойно функционировать, устраивая всех по обе стороныкриминальной черты.