Читать книгу - "Криппен - Джон Бойн"

Кора улыбнулась.

— Всего доброго, — сказала она, скрежеща зубами: промокшей и замерзшей, ей было не с руки продолжать пикировку. — Ну вы же знаете, как бывает, миссис Дженнингс, — остановившись, все же произнесла она. — Как только начнешь ходить по магазинам, уже не можешь остановиться. И я терпеть не могу прошлогоднюю одежду. Некоторые умудряются ее носить и при этом удивительно свежо выглядеть, но у меня таких способностей нет. Кстати, какая на вас миленькая блузка. У меня тоже такая когда-то была.

Миссис Дженнингс улыбнулась. Она недолюбливала Кору прежде всего за американский акцент, который по-прежнему слышался, несмотря на показную аристократическую интонацию.

— Знаете, а я ведь ходила не только за покупками, — продолжила разговор Кора, поставив сумки на пол. — Перед этим я встречалась с синьором Берлоши — моим учителем пения. В Лондоне такой тяжелый воздух, что мне приходится заново тренировать голосовые связки.

— Неужели? — сказала миссис Дженнингс, и улыбка застыла на ее лице, подобно льдине. — А я всегда считала, что талант к пению — врожденный. Или он у тебя есть, или его у тебя нет. Пению нельзя научить. Это как материнство.

— Обычного человека нельзя. Но я — обученный профессионал, миссис Дженнингс. В Нью-Йорке я была гвоздем программы всех мюзик-холлов города. Человеку с моими способностями нужно дорожить своим голосом, как музыканту — своей Страдивари. Это название скрипки, — с улыбкой добавила она. — Вы знаете, я трачу почти целый шиллинг в неделю на мед, чтобы каждый день утром и вечером смазывать голосовые связки? Да вы, наверно, тратите ровно столько же на еду для Крохи.

Миссис Дженнингс захотелось схватить Кору за волосы и стукнуть головой о стенку, чтоб из обоих ушей потекла кровь, но она себя сдержала. Два этажа на Саут-креснт пребывали в неустойчивой гармонии, и обитатели первого подспудно ощущали себя прислугой, а постояльцы со второго — господами. Впрочем, мужья обеих дам практически не разговаривали друг с другом, будучи совершенно разными людьми. Хоули Криппен был невообразимо далек от пьянчуги и лентяя Пэдди Дженнингса. Хоули поражало, что лицо этого мужчины неизменно покрыто густой щетиной — Дженнингс никогда ее не сбривал, но она, видимо, так и не отрастала в настоящую бороду. Хоули считал это чудом природы и собирался написать об этом статью в «Британский медицинский журнал». Время от времени они встречались в коридоре или на лестнице: один — в жилете и брюках, с сигаретой в зубах, от него разило потом и перегаром, а другой — в костюме и галстуке, с гладко причесанными усами и тростью в руке, уставший и невеселый. Им нечего было друг другу сказать, и Хоули всегда проходил мимо, кивая вместо приветствия, хоть и знал, что за ним презрительно наблюдают.

— Он из тех, кому так и хочется заехать в нос, — нередко говаривал мистер Дженнингс своей жене, перед тем как заехать в нос ей самой. — Не знаю почему, но мне стало б от этого легше.

Синьор Берлоши жил недалеко от Криппенов — в комфортабельном доме на Тависток-сквер, что достался ему в наследство от тетушки, которая умерла бездетной. Кора увидела объявление репетитора в «Таймс», зашла к нему в начале недели, и он назначил ей встречу на этот день. Стремясь произвести благоприятное впечатление, Кора надела самое красивое платье и шляпку и была тотчас поражена, в каком роскошном, хоть и довольно безвкусном районе обитал Берлоши. Этот итальянец, живший в Лондоне уже почти восемь лет и обучавший многих певиц и актрис, считал своей личной неудачей, если они не добивались успеха через год после завершения курса. Тот включал в себя дыхательные упражнения, вокальные техники и совращение самим же Берлоши. Этот холостяк был отцом семи детей, о которых знал, не признавая ни одного. Хотя он разменял недавно пятый десяток, его сексуальное влечение не ослабевало: наоборот, Берлоши считал возраст дополнительным стимулом и продолжал бесстыдно соблазнять всех женщин подряд в театрах и мюзик-холлах Лондона. Вначале Кора его не привлекала — люди первым делом обращали внимание на ее широкие плечи, а затем на темные с проседью волосы и тонкие губы, — но он взял себе за правило никогда не отвергать потенциальной любовницы только на основании ее непривлекательности. Важнее всего для Берлоши было его личное удовольствие, как музыкальное, так и романтическое, а его могли доставить даже некрасивые женщины.

— Миссис Криппен, — сказал он со слегка утрированным итальянским акцентом, войдя в комнату. Учитель благоухал кремом после бритья с запахом сирени, также средством для укрепления волос — для него тоже было важно первое впечатление. — Счастлив вновь с вами встретиться. Вы пришли порадовать меня своими талантами?

— Хочу на это надеяться, синьор Берлоши, — ответила она, польщенная и в то же время очарованная. — Честно говоря, я думаю, мне не нужно слишком много работать — хватит лишь небольшой помощи. Понимаете, в Нью-Йорке я была настоящей звездой.

— Вы пели в Нью-Йорке?

— О да. По всему Бродвею, — солгала она. — Под псевдонимом Белла Элмор. Я была там очень известна. А в Лондон приехала только потому, что мой муж, доктор Криппен, открывает здесь медицинскую практику. Как раз сегодня он должен получить английскую лицензию. Но я хочу петь в Лондоне.

— И конечно, стать звездой?

— Конечно, — решительно ответила она.

— Да, Лондон — самое подходящее для этого место, — сказал репетитор, застенчиво улыбнувшись. — Нью-Йорк — это прекрасно, но более утонченным людям он может показаться довольно дешевым и безвкусным. Однако Лондон — ну и конечно же Париж и Рим — подлинные очаги культуры. Поистине великие певицы должны заниматься своим ремеслом там, вы согласны?

— Да, — ответила Кора, затаив дыхание. — Безусловно.

Берлоши поставил ее у окна и дал несколько указаний: сев за фортепьяно, взял «до» средней октавы — Кора в ответ спела арпеджио: «до-ми-соль-октавой выше-до-соль-ми-до». Он взял «ре» — она спела на тон выше, затем «ми» — еще на один тон. Берлоши остановился на «соль» и, повернувшись, взглянул на нее. Кора тихо кашлянула, будто намекая, что простужена и сейчас не в лучшей форме, уже подыскивая для себя отговорки.

— Великолепно, — спокойно сказал Берлоши, словно только что услышал солистку ангельского хора. — У вас прекрасный голос.

— Благодарю вас, — ответила Кора с облегчением: несмотря на самоуверенность, проявляемую в присутствии других, в глубине души она всегда сомневалась, что обладает голосом.

— Однако нам предстоит много работы.

— Правда?

— Конечно. Врожденный талант есть, но его необходимо отшлифовать. Дыхание у вас слабое. Вы поете горлом, а не диафрагмой, где на самом деле и рождаются звуки. Но это — всего лишь техника. Нужно просто поработать над ее совершенствованием.

— Что ж, я готова, синьор Берлоши, — сказала Кора. — Приложу все свои силы.

— Ну и, разумеется, работа стоит дорого. Я беру два шиллинга в час, а нам придется встречаться четыре раза в неделю — по часу. Как вам такие условия?

Кора быстро подсчитала в уме и нервно сглотнула. Это была целая уйма денег, особенно учитывая, какое жалованье получал Хоули у Маньона.