Читать книгу - "Драма в кукольном доме - Валерия Вербинина"

На следующий день Амалия сидела у себя в петербургской квартире, страдая от головной боли, обручем стиснувшей голову. Приходил доктор, появился Александр, но чудодейственные капли первого и поцелуи последнего не возымели решительно никакого действия. Читать не хотелось, спать не удавалось, любой шум становился поводом для жалоб, потому что даже сил на раздражение не оставалось. Но даже в таком состоянии Амалия не могла отогнать от себя некоторые мысли, которые тревожили ее.

Прежде всего пресловутое исчезновение Натальи Дмитриевны объяснялось настолько тривиально, что способно было напрочь отбить охоту к дальнейшим расследованиям. В самом деле, что может быть пошлее, чем пасынок, который терпеть не может свою мачеху, в какой-то момент срывается, покупает топор, едет к ней, проламывает ей голову и стаскивает труп в воду. Потом возвращается в Петербург, моет и прячет топор, уничтожает все следы и, когда к нему приходит следователь, ломает комедию, которую Дмитрий Владимирович принимает за чистую монету. Однако то ли комедия наскучила Сергею Георгиевичу, то ли он жаждал, чтобы свет узнал о его поступке, но через некоторое время он сам явился к следователю и сознался в содеянном. Впереди – процесс, репортеры в зале, заметки в газетах и кратковременная слава перед ссылкой в Сибирь. Впрочем, если попадется особенно ловкий защитник, то не исключено, что наказание удастся смягчить.

…Амалия тихо застонала, держась за виски. Ощущение было такое, словно голова – налитый до краев аквариум, в котором, резвясь, плещут хвостами золотые рыбки.

И все-таки что-то не давало ей покоя – что-то было не так, совсем не так, и именно во время пояснений, которые давал Дмитрий Владимирович. Мысленно Амалия вновь перенеслась в столовую кукольного дома: вот Георгий Алексеевич, потрясенный и постаревший разом на много лет, вот князь, желтый и высохший, как пергамент, и неприятно пораженный услышанным; вот Иван Николаевич, который просто оторопел, вот Владимир, убитый горем, – а вот Алексей с его розовыми оттопыренными ушами и веснушками на носу, а на лице у него… да, на лице у него недоверие, и губы кривятся так, словно он вот-вот выпалит: «Вы врете!»

Золотые рыбки угомонились, и Амалия получила возможность немного перевести дух. «Нет, мне не показалось, – думала она, вспоминая выражение лица гимназиста. – Отец сказал, что Алексей бессердечный. Можно, конечно, в его оправдание заметить, что в его возрасте еще не знают хорошенько цену ни жизни, ни смерти… Но Наталья Дмитриевна все-таки была ему матерью, и все говорят, что матерью хорошей. Не мог же он на самом деле остаться совершенно бесчувственным при известии о ее убийстве… и потом, когда стало ясно, кто его совершил!»

Так в чем же дело?

Золотые рыбки заволновались, и Амалия неприязненно подумала, что с большим удовольствием сварила бы из них уху.

Судя по всему, рыбкам, управлявшим мигренью, такая перспектива пришлась не по вкусу, потому что в последующие полчаса они сполна дали баронессе Корф ощутить свое отношение. Когда она дернула звонок, вызывая горничную, ей показалось, что рыбки запрыгали с удвоенными силами, чтобы нарочно досадить ей.

– Соня! Вот что… разыщите-ка для меня карту Царскосельского уезда.

Горничная немного растерялась – поиск карт был все-таки не по ее части – и спросила, где такую карту можно достать.

– В магазине, разумеется, – ответила Амалия, морщась от головной боли. – Нет, стойте! Поднимитесь к Ивану Францевичу и спросите, нет ли у него такой карты. – Иван Францевич был их сосед, военный инженер.

Через десять минут карта Царскосельского уезда была найдена и доставлена баронессе Корф, которая, все еще страдая от мигрени, стала изучать расположение городов, селений, рек и железнодорожных станций.

«Так… Царское Село… Павловск… Гукколово… Кубышка… Какая прелесть! Когда князю надоест собирать фамилии и имена, он вполне может заняться названиями… – Рыбки начали бить хвостами, и Амалия поморщилась. – Что за дурацкая жизнь! Стоит заболеть голове, и уже чувствуешь себя не как человек, а как полчеловека… А вот и Гатчина. Станция Балтийской железной дороги… нет, не то. Станция Варшавской железной дороги… ага, вот. Малая Загвоздка! Большая Загвоздка! – Тут рыбки аж присмирели от любопытства. – Вот не стала бы я изучать карту, вовек бы не узнала, что есть такие места… Станция Суйда…А вот и Сиверская. Река Оредеж… Куровицы… Позвольте, что это за Куровицы такие? И где я о них слышала…»

Не сразу, но Амалия вспомнила, что где-то возле Куровиц находится имение Никиты Дмитриевича, брата жертвы.

«От Сиверской до Куровиц идет обычная дорога… гм… Дальше можно двигаться на север, к Гатчине, или же, – палец Амалии скользнул по карте вбок, – на восток и затем опять на север, только к Павловску. В Павловске сесть на поезд Царскосельской железной дороги и… допустим, приехать в Петербург. В Гатчине тоже можно сесть на поезд… но Бутурлин уже наводил там справки…»