Читать книгу - "Пропавшая экспедиция - Станислав Рем"

— Когда это произошло?

— Весной семьдесят первого. В апреле.

Над столом зависла тишина. Майор догадался, почему хозяйка не закончила фразы.

— Медэкспертизу проводили в Москве или здесь? — Сашка понимал, вопрос некорректный, однако не задать его он не мог: от дальнейшего рассказа вдовы теперь многое зависело.

— В Красноярске. — Алла Николаевна всё-таки сделала глоток. — Его ведь сняли с самолёта во время пересадки. Оттуда, из Красноярска, я его и забирала.

В этой фразе, как отметил Рыбаков, женщина споткнулась.

— На повторную экспертизу заявление подавали?

— Нет. И так было понятно, у него сердце давно пошаливало.

— Так-то оно так, — отступать было поздно, — однако всё-таки не мешало перестраховаться. Похоронили здесь, в Хабаровске?

— Да.

Урманский тоже перестал кушать, внимательно наблюдая за словесным пинг-понгом.

Майор нацепил на вилку кусочек картофеля, но класть в рот не стал.

— Хоронили, я так понял, не по христианскому обряду?

Женщина встрепенулась.

— Иван Иннокентиевич был коммунистом. Какой же обряд…

— Я имею в виду не отпевание, Алла Николаевна. Тело Ивана Иннокентиевича кремировали в Красноярске?

— Как? — вдова Колодникова испуганно вопросительно смотрела на следователя. — Как вы…

— Издержки профессии. Простите. — Вилка Рыбакова с дребезжащим звоном приземлилась в тарелку. — Привычка отмечать, как говорит и ведёт себя собеседник. Кремировали без вашего согласия?

— Сказали, так будет лучше.

— Кто сказал?

— Из Академии наук. И потом был представитель ЦК. Да и у меня вылет из Хабаровска задержался на сутки. По погодным условиям. Иван и так пролежал несколько суток.

— Попрощаться-то хоть с телом разрешили?

Маленькая женская головка слегка утвердительно склонилась.

— Что ж, и то хорошо. А завещание Иван Иннокентиевич не оставил?

— Нет. Считали, рано думать о таком. Никто не предполагал, что так случится.

— Понятно. — Рыбаков хотел было нацепить на вилку ещё одну котлету, но передумал. — Хорошо, что хоть дневники сохранились. Я так понимаю, у вас всё изъяли из личных вещей мужа. Понимаете, о чём говорю?

— Да, — вдова академика утвердительно кивнула головой. — Рукописи сохранились, потому что Ваня их держал не дома, а у Светы Альчуриной, методиста кафедры. У неё их не искали.

— После по поводу дневников к вам не обращались? Из вуза или из Академии?

— Было пару раз. Но я сказала, что у меня ничего нет. Не хотелось отдавать последнюю память о Ване.

— И замечательно! — выдохнул майор. — Алла Николаевна, вы говорили, водка есть? Давайте помянем Ивана Иннокентиевича. И Дмитриева. Хорошие были мужики.

Хозяйка встрепенулась. Ей, судя по всему, и самой последние слова следователя пришлись как нельзя кстати. Убежала в комнату.

Майор переглянулся с Урманским, снова поднял вилку, подцепил картофель, отправил его по назначению.

— Ещё одна жертва пропавшей экспедиции. — Сашка говорил, не глядя на собеседника. — По-моему, Александр Васильевич, вам пора сходить с поезда. Понятное дело, в фигуральном смысле. Вернёмся в Благовещенск, пойдёте в университет, получите отпускные и отправляйтесь-ка в Китай. На курорт. Недели на две. Не меньше.

Александр Васильевич стянул с переносицы очки, принялся тщательно их протирать:

— Позвольте мне самому решать, когда и на какой станции покидать этот, как вы выразились, поезд.

Майор и не думал улыбаться.

— Смотрите, как бы не стало поздно.

— Поздно стало тогда, когда я дал добро на публикацию стихотворения. Теперь уже менять нечего.

— Что ж, — Рыбаков достал мобильный, принялся искать нужный номер, — коли вы остаётесь в нашей команде, предлагаю вам первому сообщить Дмитриеву о находке. — Он протянул телефон. — Ему эта информация будет очень кстати.

* * *

Летние ночи в Зее прохладные, свежие. И независимо от того, в какой части города находишься, в центре Зеи или в посёлке Светлом, что был построен в начале семидесятых для работников гидроэлектростанции над городом, на близлежащих сопках, подальше ли от реки или ближе к ней, всё едино. Да и само Зейское лето, короткое, северное. А потому Серёга Санатов вышел на балкон в тренировочных брюках и куртке. Составить компанию Дмитриеву.

Со стороны Зейской ГЭС горели огни. И слышался шум отдававшей энергию турбинам, падающей с плотины воды.

Серёга зевнул:

— Идём спать. С ранья выезжаем.

— Иди. — Мишка достал третью сигарету. — Я ещё постою.

— Волнуешься?

— Нет, хернёй страдаю.

— Чего ты… — Санатов не обиделся. — Я же со всей душой.

— Вот и я про душу… — Мишка с силой бросил окурок. — Слушай, Серый, помнишь, ты как-то говорил, будто у тебя есть знакомый инженер на Ипатьевском камнеобрабатывающем комбинате?

— Есть, а на кой он тебе?

— Да одна мыслишка покоя не даёт.

— Колись.

— Вот думаю: что если мы махнём не только на Гилюй, а и на Нору, и на Граматуху? Найдем те блоки, о которых Урманский рассказал. Исследуем их. Как смотришь?

— Никак. — Санатов плотнее запахнул куртку. — Мы для чего сюда прибыли? Искать останки экспедиции. Так? Так. Вот давай этим и займемся. А блоки, кирпичи там разные — оставим на потом. Не забывай — у нас времени, по максимуму, дней десять. И «хвост» за нами, как сообщил СЧХ. Так что не бери тяжёлого в руки, а дурного в голову. Найдём могилу твоего бати, потом, глядишь, и этой фигнёй займёмся. Если будет время и желание.

Серёга с трудом подавил зевок.

— А по-моему, ты не прав, — отозвался Мишка. — В этом деле всё взаимосвязано. И если поймём, для чего предназначены те гранитные блоки, то поймём, что произошло с экспедицией.

— И каким же это образом?

— А вот подумай сам. — Дмитриев развернулся полностью к собеседнику. — Предположим, Урманский прав, и Колодников действительно обнаружил следы неизвестной цивилизации. Его тут же отстраняют от дела. Но он не складывает руки и находит выход в лице отца.

— Ну да, типа козла отпущения.

— Почему? — опешил Михаил.

— А потому! — отрезал Санатов. — Господи, надо же, какое сенсационное открытие совершил академик Колодников!.. Нашёл гранитные блоки!.. Да я сейчас спущусь вниз, пойду к станции и там столько этих блоков найду…

— Не утрируй. Эти блоки, что у станции, сотворили руки современного человека. А те — из прошлого.