Читать книгу - "Архангел - Роберт Харрис"

Восьмая камера слева. Три на четыре метра. Без окна. Металлическая койка. Без одеяла. В углу эмалированное ведро, накрытое деревянным квадратом в пятнах.

Келсо в одних носках, медленно ступая, вошел в камеру и бросил плащ и ботинки на койку. Дверь за его спиной с грохотом, точно в подводной лодке, закрылась.

Терпи. Много лет тому назад он понял, что в России это секрет выживания. На границе, когда твои документы проверяют в пятнадцатый раз. На дороге, когда тебя безо всякой причины вынуждают остановиться и держат полтора часа. В министерстве, когда ты являешься, чтобы тебе проштемпелевали визу, иникто не выходит к тебе. Терпи. Жди. Пусть системе надоест тобой заниматься. А будешь протестовать, только давление поднимется.

В «глазке», помещавшемся в центре двери, раздался щелчок, он открылся и через некоторое время снова со щелчком закрылся. Келсо услышал шаги отошедшего охранника.

Келсо опустился на койку, закрыл глаза, и перед ним предстало непрошеное видение, отпечатавшееся на сетчатке, — так бывает, когда после яркого света закроешь глаза: он увидел белое нагое тело, раскачивавшееся в шахте лифта, плечи, пятки, связанные руки медленно отталкивались от одной стены, потом от другой.

Он подскочил к двери камеры и принялся барабанить в нее ботинками, кричать... Кричал и барабанил, пока не выдохся. Затем повернулся и, прижавшись спиной к металлу, оглядел свою крохотную обитель. И медленно съехал вниз, пока не сел на корточки, обхватив колени руками.

Время. Странная это штука, парень. Как оно измеряется? Лучше всего это делать с помощью часов. А при их отсутствии человек может пользоваться сменой света и тьмы. Однако если нет окна, которое позволяет наблюдать эту смену, приходится полагаться на внутренний механизм своего мозга. Но если мозг пережил шок, механизм перестает правильно работать и представление о времени начинает колебаться, как земля под ногами пьяного.

Таким образом, Келсо через какое-то неопределенное время переместил свое тело от двери на койку и накрылся плащом. Зубы у него стучали.

В голове мелькали не связанные между собой обрывки мыслей. Он думал о Мамонтове, снова и снова прокручивая свою встречу с ним, пытаясь припомнить, не сказал ли он чего-то такого, что могло привести Мамонтова к Рапаве. А еще он думал о дочери Рапавы и о том, что он нарушил в своих показаниях данное ей слово. Правда, она ведь бросила его. И он написал, что она проститутка. Так устроенмир. По всей вероятности, она теперь на учете в милиции. Ей сообщат об отце, и она — что? Не проронит ни слезинки, он уверен. Но будет исполнена жажды мщения.

В полусне он снова попытался ее поцеловать, но она увернулась. Она плясала на снегу возле отцовского дома, а О'Брайен вышагивал перед домом, изображая Гитлера. Госпожа Мамонтова возмущалась тем, что ее считают сумасшедшей. А Папу Рапава колотил в дверь, требуя, чтобы его выпустили. Сюда, парень! Бум. Бум. Бум!

Келсо проснулся и увидел в «глазке» смотрящий на него голубой глаз. Металлическое веко опустилось, в замке заскрежетал ключ.

Позади прыщавого охранника стоял хорошо одетый блондин, и Келсо прежде всего обрадовано подумал: посольство! они пришли меня выручать. Но тут блондин произнес по-русски:

— Доктор Келсо, наденьте, пожалуйста, ботинки.

И охранник, который держал картонку, высыпал на койку ее содержимое.

Келсо нагнулся, чтобы зашнуровать ботинки. Он заметил, что на незнакомце хорошие западные туфли. Выпрямившись, Келсо стал надевать часы и обнаружил, что всего лишь двадцать минут седьмого. Он провел в камере только два часа, но они запомнятся ему на всю жизнь. Надев ботинки, он почувствовал себя человеком. В таком виде можно выходить в мир. Они пошли по коридору, вызывая все тот же отчаянный стук и крики.

Келсо полагал, что его поведут наверх для дальнейшего допроса, но они вышли во внутренний двор, где стояла машина с двумя людьми на передних сиденьях. Блондин открыл заднюю дверцу для Келсо, сказал с холодной вежливостью: «Прошу вас», затем обошел машину и сел с другой стороны. Внутри было жарко и душно. Духоту скрашивал лишь запах лосьона после бритья, которым пользовался блондин. Машина отъехала от отделения милиции и помчалась по тихой улице. Все молчали.

Начинало светать. Во всяком случае, стало довольно светло, и Келсо мог определить, куда они едут. Он уже понял, что эта троица — из секретной полиции, значит, это ФСБ и, значит, Лубянка. Но, к своему удивлению, он заметил, что движутся они не на запал а на восток. Они проехали по Новому Арбату мимо пустых магазинов, и в окошке появилась «Украина». Выходит, его везут в гостиницу, подумал Келсо. Но он опять ошибся. Вместо того чтобы проследовать по мосту, они свернули направо и поехали вдоль Москвы-реки. Теперь уже наступил рассвет, и темнота, словно под действием химической реакции, стала растворяться над рекой: воздух сначала сделался серым, потом грязно-голубым. Дым и пар, выходившие из труб красильной фабрики и пивоваренного завода на противоположном берегу, стали едко-розовыми.

Они еще несколько минут ехали по набережной, потом вдруг резко остановились возле замусоренного спуска к воде. Две крупные чайки взлетели, хлопая крыльями, и умчались, крича. Блондин вышел первым, Келсо после некоторого размышления последовал за ним. Он подумал, что его привезли в идеальное место для инсценировки несчастного случая — достаточно его толкнуть, и последует взрыв сообщений в печати, долгое расследование силами цветного приложения к какой-нибудь лондонской газете, возникнут подозрения, а потом все забудется. Тем не менее он принял бравый вид. А что еще он мог сделать?

Блондин читал показания, которые Келсо дал в милиции. Под ветерком, налетавшим с реки, шуршали страницы. Что-то в этом человеке было знакомое.

— Ваш самолет, — не поворачиваясь, сказал он, — вылетает из «Шереметьево-2» в час тридцать. Вы должны быть на борту.

— Кто вы?

— Вас отвезут сейчас в отель, и вы успеете сесть на автобус, который повезет в аэропорт ваших коллег.

— Зачем вам это?

— Вы, возможно, попытаетесь в ближайшем будущем снова въехать на территорию Российской Федерации. Собственно, я уверен, что так оно и будет. Вы человек упорный, это ясно. Но я должен предупредить вас, что в визе вам будет отказано.

— Это, черт возьми, возмутительно. — Глупо было, конечно, с его стороны вскипать, но он был слишком измучен и пережил слишком большую встряску, чтобы держать себя в руках. — Совершенно возмутительно. Все сочтут, что это я убил его.

— А вы и вправду убили. — И русский повернулся к Келсо. — Вы и есть убийца.

— Это шутка, верно? Значит, мне не надо было высовываться. Не надо было вызывать милицию. Я мог сбежать, и все.

И нельзя сказать, чтобы я об этом не думал...

— Приговор — тут, изложенный вашими собственными словами, — заявил блондин. — Вчера днем вы были у Мамонтова и рассказали ему, что к вам приходил «свидетель того, что было в старые времена», сообщивший о записях Сталина. Вот это и было смертным приговором.