Читать книгу - "Дворянин из Рыбных лавок - Олег Кудрин"

Это только сказано было, что он может идти. На самом деле его доставляли отсюда домой примерно тем же манером, как и привозили. Разве что вели себя гайдуки намного более уважительно, чем вначале. Видимо, одобрительных смех хозяйки, предназначавшийся Горлису, в их мнении много значил. Однако для порядка повязку на глаза ему всё ж надели, причем уже в прихожей. И сняли ее только по приезде домой. С другой стороны, и хорошо, что привезли домой, так сказать, положили, откуда взяли. После дождя одесские улицы стали непроходимыми и пришлось бы искать извозчика.

Дом был открыт. Ну, то есть дверь притворена, однако безо всякого замка — заходи, бери, что хочешь. Оставалось надеяться, что в темноте этого никто не заметил. Натан запер дверь. Зажег свечку и пошел закрывать распахнутую форточку. Осмотрев ее, понял, как именно гайдуки отворили затвор, чтобы вызвать сквозняк, потушивший в доме свечи. Подумал, что на будущее нужно будет как-то получше обезопасить свой дом. И вот еще один урок. Ведь и Дитрих, и дядюшка Жако, и Видок учили оружие всегда наготове держать. Отправляясь вечерами на прогулку к морю, он так и делал. А тут, в доме, расслабился, хотя его поисковое дело ныне в самом активном состоянии.

Тем временем в доме ощущался некий посторонний запах. Причем не тот, что был при Марфе. Хм-м, а может, кто-то всё же посетил жилище в его отсутствие? Не украл ли чего?.. Хотя, по большому счету, красть было нечего. (Скажем по секрету, что образовавшиеся излишки денег Натан под небольшой рост отдавал одному еврею с Еврейской же улицы, хорошо знавшему его отца, деда, и даже немного — отца деда. За последние года полтора в Одессу переехало довольно много бродских земляков Горлиса.)

Ну, вот разве что бумаги со схемами по делу. Он подошел к бюро, посмотрел бумаги, все на месте. И как раз на сей успокаивающей мысли Натан получил крепкий удар по голове, отчего впал в забытье…

Впрочем, оно оказалось недолгим — похоже, бил мастер, хорошо знавший, куда и как ударить, дабы получить чаемый результат с точностью до минут. Руки опять были связаны, во рту — снова кляп, на глазах — повязка. Мысленно Натан вновь отругал себя, более прежнего. Эко — думал, более одного происшествия в один вечер быть не может? И ведь почувствовал чужой запах, но как следует не насторожился, за оружие не взялся. А что, ежели второе похищение закончится хуже первого?

Езда оказалась трудной. Хотя цокот копыт тоже был частый, как при запряженной четверке. Но, видимо, теперь направлялись на хутора за город, по распутице, рядом с которой одесское бездорожье кажется ковровой дорожкой в генерал-губернаторской канцелярии…

На сей раз всё было менее загадочно. По прибытии хозяин похитителей в загадки играть не стал, представившись одесским негоциантом Платоном Ставраки, а похищение назвал всего лишь «чрезвычайно срочным приглашением в гости». На вопрос, зачем же было по голове бить, выразил крайнее удивление. После чего громко и ожесточенно накричал на своих помощников, обещая их предать самым зверским казням. Извинился также за повязку на глазах, кляп во рту и связанные руки. Разумеется, тут же это всё было снято, а дорогой гость торжественно усажен за стол, на котором уже стояли кувшинчик с вином, два стакана и много тарелок со сладостями, — лукумом, цукатами и чем-то похожим на колбасу но, кажется, не с колбасой, по крайней мере, не мясной.

Ставраки показывал себя человеком до невозможности радушным, он подливал вино, вел задушевную беседу на русском языке, который знал хорошо, изъясняясь, правда, с ощутимым акцентом. А к вину грек по-базарному ярко расхваливал сладости, объясняя биографию каждой лукумины до третьего, а то и пятого колена. По его словам, особым, неповторимым вкусом лукум был обязан кумквату — корфуской разновидности апельсина. «А вот и цукаты кумкватовые! Но ежели господину Горлису не хватает в жизни остроты, то следует попробовать инжирные колбаски. Ну, каково?.. Не только сладость бытия, но и перчинка жизни! Вот в этой тарелке поострее, в сей — средне, а тут вообще почти без перца».

Но вместе с угощениями и прибаутками он говорил и о деле. Греческий пафос его речи был примерно тот же, что и в случае с pani: не нужно лезть не в свое дело, тем более что «ни я, ни мои друзья ни в чем не виноваты». Несмотря на подслащивание, угрожающие слова, произнесенные Ставраки, звучали весьма убедительно.

Смысловой пик разговора наступил, когда грек с ловкостью ярмарочного фокусника достал откуда-то лист бумаги, сложенный вчетверо, развернул его и сказал, не поворачивая написанным к Натану:

— Хочу еще раз извиниться за неудобства, господин Горлис, — в устах хозяина дома Натанова фамилия звучала совершенно греческой, ну, скажем, как Такис. — Однако мои люди, которых я еще примерно накажу, сказали, что у вас из кармана выпал сей лист. Так что я спешу его вам вернуть.

Натан протянул руку за бумагой. Однако Ставраки не торопился ее отдавать и продолжил речь в другом направлении:

— Но вы, думаю, поймете меня, ежели я по-дружески попрошу вас сказать немного о написанном здесь, на именной бумаге высокочтимого мной и всеми одесского чиновника.