Читать книгу - "Кости Авалона - Фил Рикман"

— Хорошо. — Доктор подобрала подол платья. — Идемте…

Тропа петляла по склону, отчего подъем был не настолько крутым, как это казалось по виду холма. И все же восхождение не доставляло мне особого удовольствия, и всю дорогу я с горечью думал о том, с каким трудом, должно быть, давался подъем старому и больному аббату Уайтингу, когда его тащили наверх к неминуемой смерти. Вероятно, он чувствовал то же, что и Христос, шедший с крестом за спиной на Голгофу. Быть может, старику было даже труднее.

Ближе к вершине холма я остановился и оглянулся назад. Тропинка предательски круто взбиралась вверх. Представьте старого человека, проделавшего весь этот путь верхом на плетне.

А троих человек?

Почему? Почему их было трое?

Троица.

Почему здесь? Зачем проводить публичную казнь на самом недоступном в округе холме? Если хотели устроить из расправы зрелище на потребу толпы, почему не выбрали центральную площадь города?

По мере нашего приближения к вершине башня увеличивалась в размерах, будто вырастая из самого недра холма, и нелепость ее существования на этом месте становилась все очевиднее. Кто бы, находясь в здравом уме, построил церковь на этом уединенном и труднодоступном клочке земли? Замок или крепость — другое дело, но только не церковь.

Мы подходили ближе, и башня из коричневато-серого камня разверзлась перед нами чудовищной трещиной, сползавшей вниз по стене. Словно искалеченный зуб среди развалин и фундаментов прежних построек.

Когда я взобрался на вершину холма, в нескольких шагах позади миссис Борроу, мне показалось, будто я поднялся на облако. А когда стал ближе к башне…

— Вы не находите, что она скорее принадлежит воздуху, чем земле? — спросила миссис Борроу.

— Возможно.

Игла, пронзившая небеса. Приманка для молний.

Я посмотрел вниз с головокружительной высоты. Несмотря на легкий туман, неожиданный вид поразил меня. Не только виды города и аббатства, похожие на урожайные всходы, что поднялись среди окрестных холмов, открылись моему взору, но и равнины до самого серого моря на западе. Обширная плоскость, прорезанная узкими венами рек, тут и там разбухших широкими заводями и озерами. И казалось, что вся эта равнина еще часть моря, и вода может вернуть ее себе, снова оставив нетронутым лишь островок суши. И теперь я понимал, что холм под моими ногами не что иное, как самое сердце бывшего острова. Острова Авалон. Убежища Мерлина и твердыни Артура.

Восторг промчался у меня по спине, будто весенний поток среди скал, и голова стала легкой, словно пушинка. На мгновение все вокруг озарилось ярким свечением, и потом — Бог мой, — потом мои чувства смешались и хлынули вниз, к основанию утробы, где таятся грязные помыслы, и воодушевление сменилось тревогой, когда земля ушла из-под ног, став гигантским блюдом с россыпями зеленого, серого, коричневого…

Придя в себя, я понял, что лежу спиной на земле. Серая башня бежала от меня в яркий просвет в облаках.

Боже!

Я приподнялся на локтях, в голове точно свинец. Я был потрясен и испытывал стыд от того, что такой короткий подъем забрал у меня столько сил и я упал без сознания, словно слабая женщина.

Послышалась легкая поступь шагов по упругому дерну, и вот миссис Борроу встала надо мной, скрестив руки на груди. Снова улыбка неровных зубов и нескрываемая веселость в зеленых глазах.

— Не пугайтесь, доктор Джон. Едва ли вы первый, кто теряет здесь равновесие.

Доктор протянула мне тонкую руку, но я отказался от помощи и неуклюже поднялся на ноги сам. Ноги попрежнему подкашивались подо мной, холодный пот заливал лоб. На вершине высокой горы бывает трудно дышать, но ведь это был только холм. Меня немного трясло, и я слегка испугался, что могу слечь с лихорадкой, как Дадли.

— Это моя вина, — сказала Борроу. — Мне следовало предупредить вас. Я говорила, что иногда…

— Вы тут ни при чем, — возразил я. — Это очевидно.

— В самом деле, — послышался мужской голос. — Как же быстро протягивает Сатана когтистые лапы к детям своим…

Я повернулся.

Он стоял спиной к башне. Его голос отличался мягкостью и неспешностью, и в нем ощущалась размеренная тоскливость, свойственная скорее речи Лондона или Кембриджа, чем говору обитателей этой дикой страны.

— Говорят: брось ведьму в пруд, и она всплывет на поверхность, — тихо произнес он. — Выставь ведьму на огненный воздух у дьявольского алтаря, и она соберет всех чертенят к своим прогнившим соскам.