Читать книгу - "Картонная пуля - Александр Духнов"

Пять старух в черном слетелись к подъезду на сладкий запах смерти.

Наши старухи почему-то всегда в черном, даже если наденут пальто зеленей травы или красней вишни. Сверху еще как будто накидывают специальный саван… А в Америке старух вообще нет. Чтоб мне подавиться! Они там взрослеют, взрослеют, а потом вдруг в одночасье превращаются в детей — порхают светлые одуванчики с широко открытыми глазами из автобуса в отель и обратно. Сначала такая метаморфоза меня удивляла, а потом стала раздражать. Все равно дети получались ненастоящими — карлика с ребенком нелегко Опутать даже со спины. И руки в коричневых пятнах.

Что-то им мешает, тамошним старухам, нормально завершить цикл; щелк, и вместо того, чтобы с достоинством готовиться к заключительному акту драмы, они будто начинают жить заново. А заново еще ни у кого не получалось. Кстати, многие наши к этому даже совсем не стремятся. Такой странньщ сегмент отечественной ментальности запечатлел еще любимый писатель счастливой советской детворы Аркадий Гайдар в программной вещи «Горячий камень». Старик там категорически отказывался прожить жизнь заново. Возможное дело, просто перепугался: жизнь на шестой части света — она ведь, как ни старайся, всегда открытая рана. Даже для Березовского, у которого денег больше, чем у Билла Гейтса, даже для чемпионки красоты Анны Самохиной, даже для Никиты Михалкова, у которого, казалось бы, все есть, ан нет — еще одного «Оскара» нет… Мучиться осталось год да маленько, а тут предлагают заново начать. Нет уж, дудки!..

Вот только насчет Жириновского у меня сомнения. Ему, по-моему, всегда хорошо. Только вчера на выборах в Белгороде пролетел, как фанера, а сегодня утром по телевизору показывали — опять счастлив и всем доволен…

А белгородцы, по-моему, редкостные дураки. Какая по большому счету разница: свой Сидоров или чужой Вольфович? Но! Жириновский же ясно сказал: «Вот придет на выборы Лебедь. Ему скажут: а что ты в своем Красноярске для народа сделал? Руцкого спросят про Курск, Тулеева про Кузбасс. А им ответить нечего. А я за год в Белгороде коммунизм построю. Не в смысле политэкономии, а в смысле, что всем будет хорошо». Он бы за год туда столько бабок ввалил, что каждому еще лет на пять хватило, городок-то со спичечную коробку. Хотя бы год по-человечески пожили…

…Через тонированные стекла «Ауди», которую для служебного пользования щедро выделил Котяныч, я оглядывал диспозицию. Напротив Настиного подъезда убегала в небо красно-белая двенадцатиэтажная крепость, в каждом из ста тридцати двух окон которой легко мог устроить засаду снайпер. Может, никто никого не собирается убивать, может, я преувеличиваю их возможности, все-таки снайпер и налетчик — это две не самые смежные специальности, и все равно не стоило подвергать Настю риску. Хотя бы и мать умерла…

Я подъехал к двенадцати, к часу никакого оживления возле подъезда не происходило, кроме размеренной, неторопливой смены черного караула. И знакомые лица, накрытые печатью настоящей или фальшивой скорби, не мелькали. Нарастающее недоуменье развеял звонок Котяныча.

— На похороны собираешься? — спросил он.

— Собираюсь. Уже собрался. Только, кроме меня, здесь нет никого.

— Ты на Шевченковском?

— Да.

— Все будет по адресу Депутатская, два. Знаешь новый дом возле десятой школы? У Треухина здесь еще одна квартира.

— Найду. Раньше не мог предупредить?

— Шеф немножко шифруется. Все в последний момент узнали… Серега, тебе, в общем-то, не обязательно приезжать. Насчет девочки не беспокойся — здесь все наши и половина городской милиции. Зато тебя никто охранять не будет…

…Насчет милиции Воронов не соврал. Гибддэшные патрули дежурили на каждом перекрестке улицы Ленина, как это было полгода назад, когда на персональном самолете прилетал Филипп Киркоров. Как сейчас помню, была жара, кондиционер не работал, мы собирались с подружкой на пляж, я опаздывал, а гибддэшники (ну как их еще после этого называть?) заворачивали транспорт в узкие боковые улицы, по которым нельзя было проехать из-за заторов. Зато перед кучкой болванов Филипп без помех вывел: «Здравствуй, я твоя мышка, яркая вспышка»… Мне этот Филипп всегда был по барабану, но после того случая я как-то его особенно не того…