Читать книгу - "Миллениум - Инна Тронина"

Валерия съёжилась в кресле, обнимая себя руками за плечи. Глаза её лихорадочно блестели, и Артур забеспокоился, решив, что у неё снова поползла температура. Но он не прерывал исповедь, которой так долго и упорно добивался.

— Рубецкие вели себя так, словно я им мешала. С каждым днём их отношение делалось холоднее, высокомернее. Скандалов не было, и внешне всё выглядело вполне пристойно. Но мне очень хотелось обратно в общежитие, к девчонкам, на свою старую кровать. Пусть там клопы, тараканы, сломанный душ и вонючая кухня, но оставаться с Рубецкими я не могла. Да, другая бы стерпела, стиснула зубы, подлизалась к свекрови, чтобы прописаться в эти комнаты и стать там полновластным жильцом. А я не уходила только из-за ребёнка. Боялась, что быт в общежитии пагубно повлияет на его здоровье. Да и куда принести кроху из роддома? Комнату не дадут, комендант всю свободную площадь сдаёт приезжим. Не спать же Вадику в чемодане, на самом деле! Потом я поняла, что Рубецкие считали меня наглой провинциалкой, поставившей себе цель закрепиться в Питере. До катастрофы в Иркутске они соблюдали приличия, потому что папа никогда не дал бы меня в обиду. При случае он мог, грубо говоря, и морду набить. Мы с мамой за ним жили, как за каменной стеной. Таких мужчин сейчас очень мало, но лётчик не мог быть иным. Вадим Леонов раз пять был на волосок от гибели, но всё же оставался в живых сам, спасал других. А вот его никто не смог спасти — ни Бог, ни люди. Авиаотряд выделил на похороны жалкие крохи, иркутская администрация тоже не шибко расщедрилась. Кое-какие деньги я получила из федеральных структур, но очень быстро их прожила. Надо было существовать самой и готовиться к рождению сына. Просить что-то у Рубецких не поворачивался язык. Артур Русланович, я не пытаюсь вас разжалобить, склонить на свою сторону, поймите! Рассказываю о том, что действительно происходило. Мне не к кому было прислониться, выплакаться всласть, а потому приходилось подолгу засиживаться у девчонок — в комнате или в столовой. Свекровь по возвращении начинала читать нотации, говорила, чтобы я определялась со своим местом жительства. На её лице читалось следующее: «Деваться тебе некуда, поэтому проглотишь любую обиду. А уйдёшь — скатертью дорога!». Я заметила, что мать Феликса похудела, постарела, стала сварливой и несправедливой, часто срывалась. Доставалось главным образом мне, а мужчин она берегла. Феликс начал шататься по клубам и саунам, Станислав Эдмундович, кажется, завёл себе любовницу. Во всяком случае, он стал очень поздно возвращаться со службы. Оправдывался тем, что нужно присутствовать при ночных допросах. А виновата, как всегда, невестка…

— А потом муж ударил вас по лицу? — спросил Артур и наконец, взял чашку с остывшим кофе. Пробовать дальневосточные блюда почему-то не хотелось, по крайней мере, в данный момент. — И это стало последней каплей? По крайней мере, так мне представили картину ваши подруги.

— Всё верно представили.

Валерия опустила длинные ресницы и убрала со лба прядь волос. Она и сейчас девочка, гогочка, не смотря на то, что пережила. Нежная роза, выставившая для защиты шипы.

— Двадцать седьмого апреля позапрошлого года Феликсу исполнилось двадцать три. Предки уехали в круиз, а на квартире собралась продвинутая молодёжь. Вдруг кому-то из деток потребовалось везти всю нашу компанию в дансинг-холл «Триумф». Якобы там работала подруга этого парня. А проспект Стачек от Выборгской стороны находится очень далеко. При семимесячной беременности самочувствие соответствующее. Во всяком случае, нет никакого желания видеть светящийся танцпол, слушать вопли ди-джеев, тусоваться в обществе пьяных проституток, геев и лесбиянок. Но Феликса я не задерживала, ни в коем случае. Мне просто хотелось остаться одной и отдохнуть. Я понимаю, что, будь мы вдвоём, он никогда бы не поступил так. Но в присутствии крутых приятелей муж не хотел показаться слабаком, бабой. Разумеется, именинник был сильно пьян. Когда я в третий раз повторила, что никуда сегодня не поеду, он залепил мне пощёчину. Собравшиеся в прихожей одобрительно загудели, начали хлопать довольного Феликса по плечам, по спине. А я почувствовала, что умираю. Умираю вместе с мальчиком, которого безумно люблю. Ведь он — не только мой сын, но и ещё и внук папы с мамой.

— Тогда вы и решили уйти от мужа? — Артур как будто проснулся.

— Да. Компания уехала, я принялась собирать вещи. Благо, мне нужно было лишь перейти узкую улицу, а на большее у меня не хватило бы сил. Радовалась, что не выписалась из общежития, и могу в любой момент избавиться от ненавистной семьи мужа. В тот вечер я ревела в голос и проклинала их, бесчувственных и подлых. Девчонкам пришлось вызывать «неотложку», я опять попала в больницу. Рубецкие каждый день приходили и уговаривали меня вернуться, но делали это в таком оскорбительное тоне, что я не могла даже разговаривать с ними. Свёкор интересовался, на какие средства я собираюсь существовать с ребёнком, раз не имею теперь ничего. Намекал, что придётся идти на панель. Потом пригрозил отобрать сына или вынудить меня вернуться к ним побеждённой. А папа учил не сдаваться и применять смекалку, искать выход из положения. Во время последнего свидания с Феликсом я узнала, что свекровь больна раком груди, причём в неоперабельной форме. Но она может прожить ещё лет пять, и за это время успеет свести меня в могилу — характер таких больных не улучшается, скорее, наоборот. Кстати, она до сих пор борется с недугом, но слабеет день ото дня. А что бы вы сделали на моём месте? Конкретно в моей ситуации? — Валерия откинулась на спинку кресла, и её лицо свела гримаса боли. — Не думаю, чтобы простили Феликса.

— Затрудняюсь вот так, сразу, ответить, — признался Тураев.

— Даже вы, опытный мужчина, много меня старше, затрудняетесь. А я в девятнадцать лет должна была принимать решение, — грустно сказала Лера и съела ещё несколько ложек варенья, запила всё компотом.

За окнами холла садилось солнце, и его косые, будто бы навсегда прощающиеся с миром лучи, вызывали щемящую тоску.

— Светлыми весенними ночами, какие бывают только в Питере, я лежала без сна и думала, думала, а после проваливалась в забытьё. Свёкор прав, деваться мне некуда. Остаётся или бедствовать с мальчиком в общаге, или идти к Рубецким на поклон, или отдать им Вадика. Первые два варианта приводили меня в ужас. Оставался третий — вручить сына Рубецким, а самой исчезнуть. Но Феликс непременно женится, и у Вадика появится мачеха. Причём среди знакомых моего супруга не было добрых домовитых женщин, которые могли бы согреть моего сына, вырастить его, не обижая. Феликс тусовался с богатыми оторвами, и в такие руки Вадика отдать я не могла. А если умрёт свекровь, новую жену, ту самую любовницу, приведёт в дом Станислав Эдмундович. Этой чете Вадик тоже будет не нужен. Мальчику придётся мучиться ежедневно, ощущая свою ненужность в этом мире. А я буду страдать, зная, как ему плохо.

— И что вы, наконец, решили? — тихо, даже ласково спросил Артур.

— Решила обратиться в фирму «Аист» и проконсультироваться, нельзя ли подыскать обеспеченную бездетную семью. Надумала передать Вадика на воспитание тем, кто хочет иметь детей и в состоянии заплатить за это. Впрочем, я могла бы отказаться от своих прав и безвозмездно, но нужно было лететь в Иркутск, обустраивать могилы родителей, да и после родов как-то существовать. Ведь никто не гарантировал, что всё будет нормально. Таз у меня действительно узкий, могли случиться осложнения.