Читать книгу - "Живая плоть - Рут Ренделл"

На его девятый день рождения родители обсуждали вопрос об организации вечеринки. Виктор никогда не забывал обстоятельств, но уже не помнил, чья это была идея – отца или матери. День рождения был в июне, но планы вечеринки были составлены загодя. Мать Виктора думала, что нужно разослать приглашения, но не знала, как их писать, так что, хотя на хлопоты ушло много сил, ничего, собственно, сделано не было. Если день будет погожим, вечеринку можно было бы устроить в саду, но кто в Англии мог бы сказать, будет ли 22 июня солнечным? Мать не хотела видеть всех этих маленьких мальчишек – из девочек приглашать было некого. Она не была домовитой хозяйкой, но ей была противна мысль, что мальчишки будут повсюду носиться. Говорить в школе что-нибудь о праздновании своего дня рождения Виктору не разрешали. Ему было запрещено приглашать ребят до определенного срока, но, конечно, он намекал, что родители хотят устроить званый вечер. И до последнего момента его мать не знала, что приготовить. Это было труднее всего. Закуски должны были быть простыми и, самое главное, как можно менее маркими. Виктор был на одной вечеринке, где дети швырялись друг в друга едой, и он по глупости упомянул об этом дома. Мать ежедневно говорила о его дне рождения, причем так, будто его празднование подводило границу ее счастью и душевному спокойствию. По одну сторону лежали невообразимые труды, беспокойства, проблемы, а по другую, если ее удастся достичь, чудесные покой и свобода. Иногда мать плакала. Как-то вечером, шла первая неделя июня и приглашения все еще не были разосланы, она разрыдалась и принялась спрашивать, с какой стати они вздумали устраивать все это празднество, что им пришло в голову, в своем они были уме? Отец успокоил ее, крепко обнял и сказал, что, если она не хочет, никакой вечеринки не будет. Это поразительно подействовало на мать, она утерла слезы, улыбнулась и сказала, что они не хотят ее, так ведь? Тут же повеселела, включила радио и заставила отца с ней танцевать. Плавно двигаясь по комнате, она напевала «Песочный человечек, принеси мне сновиденье», и никакой вечеринки они так и не устроили.

Став постарше, Виктор иногда примыкал к той или иной компании, но тесной дружбы так и не завел. Никогда не проявляя лидерских качеств, он скорее выступал в роли прилипалы. Сказать ему было почти нечего, но он не был и хорошим слушателем. Молчаливый или немногословный, он жил в своем мире, как написал один из учителей в школьном отчете. В его школе, если девушка к четырнадцати годам все еще ни с кем не встречалась, считалась неполноценной, непривлекательной, но парней так не клеймили, и никого не волновало, была у них подружка или нет. Ко времени поступления в политехнический институт Виктор почти не разговаривал с девушками и, разумеется, не бывал ни с кем из них наедине.

Полин сама его выбрала, он вообще мало кого замечал вокруг. Его мать, которой девушка не нравилась, объяснила сыну, что она хочет выйти замуж, не так уж важно за кого, лишь бы он был молодым, привлекательным и с перспективой хороших заработков. В то время Виктор был очень привлекателен, так говорили все. Он слегка кичился своей внешностью и был доволен, когда пришла мода на длинные волосы.

У Полин были подруги, но он не общался с ними. Его раздражали женские голоса, их тембр и манера говорить. Не испытывал он особой нужды и в друге. Один только Алан мог претендовать на эту роль, но в свободные от работы часы они виделись редко, а по вызовам ездили на разных машинах. Кроме возраста и пола, у них не было ничего общего. У Алана была жена с ребенком в Голдерз-Грин, подружка в Камберуэлле, и он был помешан на машинах 1916–1930 годов и на регби. Виктор мог проявить интерес к машинам, и только. Какой же это товарищ, думал он, который бросил тебя в беде, даже не прислав открытки. У него никогда не было друга, но теперь, похоже, мог появиться. Эта новизна возбуждала его. Облачившись в новые брюки и туфли, Дженнер почувствовал себя другим человеком. Он и чувствовал себя новым, тем, кто работает над собой, старается сделать себя лучше. Теперь годы детства и юности, одиннадцать лет, проведенные в тюрьме, представлялись ему смутными и выдуманными, словно все это происходило в прошлой жизни – собственно говоря, в Новой Зеландии.

И, однако же, без этого прошлого он так и не узнал бы Дэвида. Очень дорогой способ завести друга, подумал он, садясь в поезд, и перед его взором встала картина тюрьмы, та ночь, когда Кэл и еще трое изнасиловали его. С какой стати сейчас думать об этом? Сев на сиденье и раскрыв первый из купленных журналов, он отогнал эту мысль прочь.

День стоял замечательный, лучший с тех пор, как он вышел на волю. Солнце словно проснулось от весны, и было так жарко, словно в конце лета, хотя еще шел май. Клара сказала ему «около часа», но он хотел быть пунктуальным, появиться там ровно в час. С запозданием ему вспомнилось, что в определенных кругах считается хорошим тоном принести с собой цветы или бутылку вина. Цветами засажен весь их сад – может, подарить им журналы «Нью сосайети», «Кантри лайф», «Тайм», которые выглядят совершенно новыми, как будто их даже не открывали?

На лужайке было полно людей – они перебрасывались мячами, во что-то играли, выгуливали собак. Виктор мешкал, потому что было только четверть первого. Вспомнив, что в Тейдон-Буа сдавалась комната, он подумал, свободна ли она до сих пор. Городок был очень зеленым, тихим, воздух по сравнению со столицей был свежим и чистым, хотя Лондон находился всего в пятнадцати милях. Виктор медленно пошел к Тейдон-Манор-драйв, чувствуя, как солнце греет ему лицо, и думал, как будут поражены его внешностью, аккуратной стрижкой и новой одеждой. Двигаясь в сторону дома Дэвида, он постоянно ощущал запах жимолости, и это усиливало его возбуждение и нетерпеливое ожидание.

Виктор думал, что дверь ему откроет Клара. На сей раз он не стал нажимать кнопку звонка, а постучал дверным молотком в виде римского воина. Никто не вышел, и он стал ждать. Подождав, постучал снова и затаил в испуге дыхание. Дверь открыл Дэвид, чем и объяснялась задержка. Он потянулся из инвалидного кресла, нажав на собачку замка. И первое, что увидел Дженнер, – была его улыбка.

– Привет, Виктор. Называть тебя так или предпочтешь «Вик»?

– Предпочту Виктор.

Он положил журналы на стол в холле, впервые войдя в этот дом, прохладный и темный, но не такой мрачный, как жилище Мюриель. Здесь чувствовалось, что комнаты лишь спасают хозяев от солнечного света, но при желании нужно было только открыть окна, распахнуть двери и поднять шторы, как свет заполнит все закоулки и наполнит дом теплом и запахом цветов. Пол в холле был застелен красным ковром. Рядом с лестницей был лифт, достаточно просторный, чтобы вместить инвалидное кресло Дэвида.

– Хорошо сделал, что приехал.

Виктор не нашелся, что ответить. Как назло, именно теперь, когда ему требовалось произвести хорошее впечатление, вернулся злополучный тик – левое веко начало дергаться. Виктор последовал за Дэвидом в комнату с застекленными дверями. На Дэвиде были те же мятые брюки, что в прошлый понедельник, но сверху он надел тенниску. Виктору он предложил, если он хочет, снять пиджак и налить себе спиртного – напитки стояли в буфете. Дженнер налил себе довольно большую порцию виски, решив, что сейчас оно было необходимо – и для того, чтобы легче начать разговор с Дэвидом, и для встречи с Кларой. Девушка должна появиться с минуты на минуту. Хозяин дома, наблюдая за ним, закурил сигарету.