Читать книгу - "Улыбка химеры - Татьяна Юрьевна Степанова"

больно сознавать, что Легионер, оказывается, не совсем такой, каким кажется на первый взгляд. Что он способен вот так легко менять собственные намерения, отказываться от вроде бы уже раз и навсегда решенного и сказанного. Вот так без борьбы, без сопротивления сдаваться ей… таять как воск от ее умелых нежных прикосновений, ее поцелуев…

А потом Филипп вспомнил, как тетка Полина - старая, как черепаха Тортилла, - тетка Полина Захаровна однажды давно, когда он был еще студентом и впервые не ночевал дома, сказала ему, чтобы он был поосторожнее с женщинами. Потому что женщина - влюбленная, властная и решительная, если захочет, может сделать с мужчиной все. Перед влюбленной женщиной, как перед танком (тетка выбрала именно эту причудливую метафору), не устоит ни один самый крепкий, самый наглый и самоуверенный мужик.

И порой, заметила она, такая капитуляция не приносит счастья, только боль.

Много позже Филипп убедился, что тетка говорила чистую правду. И сейчас снова становится свидетелем, что истина про танк бессмертна, как сама жизнь.

"Я хочу тебя… Милый… я тебя безумно хочу…

Люблю…"

Легионер взял ее прямо стоя, полураздетую. Жанна Марковна обвила его торс ногами, облепила его как плющ. С каждым ударом, с каждым толчком его бедер она все сильнее изгибалась, откидываясь назад, обвивая его руками за шею. Казалось, они вот-вот рухнут на ковер. Она словно добивалась оказаться внизу, под ним. Чтобы Легионер накрыл ее всей тяжестью своего тренированного сильного молодого тела.

Но он выстоял. И они, кажется, кончили вместе. И, кажется, им стало очень хорошо. Затем, не отпуская друг друга, не размыкая объятий, не расплетая рук, ног, пальцев, губ, они упали на диван.

И Филипп покинул свой пост за дверью. Поплелся на кухню. Сел на жесткий узкий угловой диванчик, смотрел в темное окно на зимние звезды над зеленой шатровой колокольней, столь редкие в Замоскворечье.

Отец говорил, что в молодости и он в такие вот волшебные ночи не спал. Что же он делал?

Филипп прислушался: тихий шепот за стеной, ритмичный скрип диванных пружин, сладкий вскрик, стон…

Было такое ощущение, что все, чему он стал сейчас невольным (или вольным?) свидетелем, уже происходило прежде, однажды. Только с другими людьми. И хотя прежде Филипп ничего этого не знал наверняка, но в глубине души он всегда догадывался. По их лицам, фразам, жестам. По глазам. По ним всегда можно было читать как по книге. Читать, как читал он сейчас по затуманенным страстью взорам Легионера и Жанны Марковны.

Так, значит, любви все возрасты покорны… Филипп пошарил в кармане джинсов и вместо сигарет, которых и не было там никогда, достал мятый холодок.

Об этом стоило подумать на досуге. О покорности возраста любви.

Еще о том, отчего это Жанна Марковна заявилась к ним сегодня на ночь глядя. Видимо, у нее был очередной выходной. Краткий отдых от карточной мельницы и сюрпризов рулетки "Красного мака".

***

А в доме на Мытной улице, в комнате за железной дверью звезд на небе в эту ночь никто не разглядывал. Шторы на окне были плотно задвинуты. Горел крохотный напольный ночник-электросвеча.

Эгле Таураге - та самая Златовласка, которую Никита Колосов видел лишь мельком из-за спины ее разгневанного брата и с которой так пока и не успел перемолвиться словом, - тоже бодрствовала в эту ночь.

Рядом с ней на диване крепко спал Газаров. Он явился после полуночи и трезвый. С роскошным букетом белых хризантем, с пакетом продуктов и двумя бутылками испанского вина, купленными в круглосуточном супермаркете на Ленинском.

Цветы и вино появлялись всякий раз, когда Газаров либо слегка выигрывал в карты, либо когда шел мириться с Эгле после очередной бурной ссоры, казавшейся почти окончательным разрывом.

Сейчас это был жест примирения. Они не виделись и не разговаривали по телефону с тех самых пор, когда в "Красном маке" произошло убийство.

Газаров ее тогда приревновал к…

Эгле приподнялась на локте, протянула руку, коснувшись его щеки. Он спал на спине, совершенно обнаженный, едва прикрытый простыней. Они занимались любовью, и Эгле еще чувствовала его в себе.

Как обычно в дни мира после дней скорби, слез, обид и упреков, после дней обоюдного упрямства и молчания, одиночества и пустоты, их влекло друг к другу с яростной, неудержимой силой, пугавшей Эгле в более трезвые и спокойные минуты.

Желание было непреодолимым, сумасшедшим, чудесным, как и в первые дни их знакомства два года назад.

Они познакомились на вечеринке в ночном клубе, устроенной старшим сыном Салютова Игорем и его женой Мариной по случаю крестин их второго ребенка. Газаров в то время имел еще свой собственный бизнес и вел с Игорем Салютовым кое-какие дела, но из-за своего пагубного азарта и бешеного увлечения игрой уже балансировал на грани разорения и катастрофических долгов.

Эгле на той вечеринке не была гостьей. Ее пригласили работать - танцевать, развлекать приглашенных. После окончания балетного училища она с балетом рассталась и превратилась в профессиональную танцовщицу, выступая в ночных клубах и на частных вечеринках с пластическими номерами, испанскими и латиноамериканскими танцами.

Тогда на вечере Газаров сам подошел к ней. Впоследствии клялся, что это была любовь с первого взгляда. Эгле ему верила. Не могла не верить, потому что… Потому что очень хотела, чтобы с его стороны это было именно так. С ее стороны это было свершившимся фактом: любовь. С первого взгляда. О которой вроде бы так часто читаешь в книжках и видишь в кино, но которая все как-то проходит мимо тебя стороной. И вдруг…

В ту ночь они уехали с вечеринки вместе. И больше уже не расставались. Когда позже Газаров вынужден был продать свою квартиру, чтобы расплатиться с долгами, Эгле приютила его у себя. Когда они познакомились с Газаровым, Эгле еще не знала Валерия Викторовича Салютова. Знала лишь его сыновей, часто посещавших клубы, где она выступала, - Игоря, разбившегося потом на машине, и Филиппа, как-то однажды, уже после похорон брата, сказавшего ей, что с Газаровым-Алигархом она все равно пропадет. И лучше бы ей бросить его сейчас, пока она еще молодая и "может легко заловить себе порядочного мужика".

Он так и сказал, Филипп - "легко заловить мужика".

Брат Витас, вечно всем недовольный брат Витас, которого еще в школе все звали не иначе как Витас-Викинг, шел в своих суждениях о ее отношениях с Газаровым еще дальше. В этом она отчасти сама была виновата: однажды пожаловалась брату, что Газаров снова обобрал ее, отнял все деньги.