Читать книгу - "Амнистия - Андрей Троицкий"

– Фотография и подпись под ней: Мизяев Олег Иннокентиевич. На этой фотографии узнал человека, которого случайно угробил. Это точно. Я не мог ошибиться.

– Тогда вывод следующий: на место фотографии Мизяева в милицейский альбом вклеили фотографию мертвяка.

– Но ведь я способен отличить живого человека от мертвого, – возразил Локтев.

– В милиции работают хорошие фотографы и ретушеры. А карточка, которую вы видели в альбоме, как я понимаю, была слабенькая. Резкость расплывчатая, изображение туманное. Правильно? Короче, это фотография мертвеца. И ещё одна вещь: Мизяев погиб при сходных обстоятельствах. Его тоже сбила машина, водитель скрылся с места аварии. Следователь был очень заинтересован в том, чтобы вы не сели в тюрьму, а стали его осведомителем. Ему пришла в голову эта идея, нагнать на вас страху. Дескать, Мизяев фигура в воровском мире, вы виновны в его смерти, воры вас заочно приговорили. Вот альбом, полюбуйтесь, кого вы сбили машиной. Уловка простая, но эффективная.

Локтев кусал нижнюю губу, и все гладил, все полировал ладонью лысую голову.

– Не могу поверить… Не могу поверить, что люди способны на такие подлости.

– Запомните, молодой человек, даже запишите для памяти: люди способны ещё и не на такие подлости. Это что – семечки. Я ещё прошлый раз удивлялся, как вы можете сочинять пьесы о людях, если совсем ничего о них, о людях, не знаете. Кстати, ваше ДТП произошло седьмого числа. А Мизяев погиб четвертого. Так утверждает его мать.

– Да, мать не перепутает дату гибели сына, – кивнул Локтев.

– Вот именно, не перепутает. У меня знакомый в Лефортовском судебном морге. Я на всякий случай проверил слова Мизяевой. Все правильно, тело её сына доставили в морг четвертого, в день аварии.

– О, Господи, как я облажался, – Локтев застонал. – Сука этот Руденко. Надеюсь, он попадет под автобус. А лучше сразу под электричку. В Москве полно безруких, безногих ампутантов, которые побираются, где попало. Очень бы хотелось однажды встретить среди них Руденко. Встретить и подать ему мелочь на бедность.

– Успокойтесь и не рвите на себе последние волосы. Поберегите их.

– После взрыва у меня на голове не осталось волос. Если вы это заметили.

– На голове не осталось, но на других местах ещё сохранились. Вот их и поберегите.

– Черт, вы все шутите, – Локтев завертелся на стуле. – А мне не до шуток.

– Поймите, наши изыскания ничего не меняют. Какая разница, кого именно вы сбили своей прекрасной машиной? Вы уже дали подписку, дали согласие стать сексотом. И точка.

– Мне нужен пистолет, – вдруг заявил Локтев. – Вы можете достать пистолет?

– Если вам оружие для того, чтобы свести личные счеты, застрелить сотрудника МУРа… Нет, в этом случае вам пистолета не видать.

– Не для этого. Я не хочу показаться слишком осторожным, но от этого зависит проблема моего личного выживания. У меня в жилах течет кровь, а не формальдегид. Пока пейджер молчит, но он может запищать в любую минуту. И нужно будет действовать.

– «ТТ» или «Макаров» вас устроит?

– Неужели у вас нет ничего получше?

– Проблема оружия – это проблема денег, – сказал Журавлев. – Если у вас есть тысяча, полторы тысячи, то послезавтра в семь вечера я смогу вам показать кое-какие образцы. «Люгер», «Браунинг», «Астра» – это реально. Качество оружия зависит от того, сколько зелени на кармане. «Смин и Вессон», «Глок» или «Беретта» – к этим близко не подступишься. Чтобы их купить, вам придется продать все свои пьесы, машину и весь свой навоз. Только сомневаюсь, что на ваши пьесы и ваш навоз найдется покупатель.

Журавлев рассмеялся, уронил пепел сигареты себе на грудь. Локтев бнзмолвно проглотил обиду. Он встал, дошел до двери и тут захотел огрызнулся в ответ. От человека, которому платишь деньги, он в праве слышать приличные слова, а не хамские шутки и замечания насчет непроданного навоза и пьес. Но сил на то, чтобы огрызаться, не осталось.

Голова начала слегка кружиться. Видимо, контузия, полученная во время взрыва в ресторане, ещё не прошла.

– Хорошо, послезавтра в семь, – сказал Локтев.

Голова кружилась. Он даже не хлопнул дверью. Тихо закрыл дверь за собой.

* * *

Последнее утро своей жизни хозяин взорванного, а затем сгоревшего ресторана «Домино» Рафик Исмаилович Оганян встретил на балконе своей квартиры в районе Новых Черемушек.

Он курил, не зная, что жить осталось всего какой-то час с минутами.

Над Москвой уже отгорела утренняя заря. Солнце плавно поднималось из-за дальних домов. Проснулись и запели серебряными голосами птицы. В такие мгновения убогий человеческий мир кажется прекрасным и гармоничным.

Но, как на зло, именно в это время Оганян потерял возможность удивляться и радоваться прекрасному. Оганян мутными тоскливыми глазами созерцал утреннее пробуждение природы. Он переживал сильнейший приступ депрессии и тосковал душой. Выбросив окурок, прошел в кухню, где ждала чашка черного кофе, а у разделочного столика супруга Надежда Николаевна резала молодые баклажаны и морковь.

– Следующим буду я, – сказал Оганян жене по-армянски.

– В каком смысле следующим? – спросила по-русски Надежда Николаева, плохо знавшая армянский.

– В таком смысле, что меня убьют следующим, – вслед за женой Оганян заговорил по-русски. – И вот теперь я просто сижу тут и жду, когда меня убьют. Сижу в своем доме и жду смерти. Я отказался от милицейской охраны, хотя мне её предлагали. Отказался, потому что не хочу, чтобы меня охраняла милиция. Мои друзья могут это неправильно понять: Оганян ходит под ручку с милицией.

Надежда Николаевна перестала резать баклажаны, придвинула себе стул и села рядом с мужем.

– Рафик, не нагнетай обстановку, – сказала она.

Чашка задрожала в руке Оганяна, кофе обжог пальцы, пролился на стол. Рафик Исмаилович, задетый безобидным замечанием жены, выпучил глаза.

– Как это не нагнетай? Ресторан взорвали. Три человека насмерть, пятеро в больнице. Возможно, из этих пятерых кто-то умер этой ночью. Но это случайные люди. Целили в меня. Пришел какой-то пожилой мужчина, затеял со мной разговор. Передал привет от Тиграна из Краснодара. Я не могу проверить слова того посетителя, Тигран сейчас в Праге. Потом тот мужик вышел в туалет. Тут бомба и взорвалась. Хорошо, что и я отошел к телефону.

– Расскажи все подробности следователю.

– Я уже рассказал. По минутам, по секундам рассказал весь свой день. Кажется, они мне не верят. Я и самому себе не верю. К этому делу подключились кэгэбешники. Как же, террористический акт. Но мне не легче от того, что покушение на меня называется каким-то там актом. Мне насрарать, как это называется. Я боюсь.

Оганян обхватил голову руками и протяжно застонал. Надежда Николаевна погладила супруга по волнистым каштановым волосам и даже поцеловала в небритую щеку. Безутешный супруг всхлипнул, жалость к самому себе, спазм страха перехватили горло, душили, не давали говорить спокойно.