Читать книгу - "Опасное хобби - Фридрих Незнанский"

В день убийства, время которого примерно известно, зять был замечен в следующих пунктах: выходящим из дома Константиниди, на даче в Переделкине у некоего Бая — тоже коллекционера и торговца картинами, в Министерстве культуры, в супермаркете на Тверской. След был утерян по пути на дачу в Перхушково (последнее является просто предположением, поскольку преследуемый исчез в районе Баковки). Дальнейшее местопребывание Богданова неизвестно.

Итог: Константиниди убит. Возможно, смерть наступила от очень сильного удара — старика швырнули на стоявшие в углу часы в тяжелом дубовом футляре. От удара они упали и разбились. Время остановки часов — тринадцать тридцать две.

Дочь Константиниди — Лариса Георгиевна — не найдена. Отмечено, если это не случайное совпадение, появление во дворе дома в Староконюшенном красного «мерседеса» с армянином за рулем. Вот, пожалуй, пока и все. Вроде и много фактов, а зацепиться с ходу не за что.

План ближайших расследований наметили следующий.

Поскольку договор с частным детективным агентством существует и задание, принятое им на себя, пока не выполнено, поиск в этом направлении нужно продолжать, ибо остались живы дочь и зять покойного, заинтересованные в расследовании. С ними, вероятно, и будет произведен окончательный расчет.

В случае необходимости Романова по линии МУРа подключит свои силы.

Турецкий же, как руководитель оперативно-следственной бригады, в которую включаются оперативники МУРа, занимается своим прямым делом — поиском убийцы. Все предельно ясно. Кроме одного.

Если, по первой версии, старика убил его зять, то как получается, что вышел он из дома десять минут второго, а часы в доме упали и, разбившись, остановились только двадцать две минуты спустя? Может быть, убийц было двое? Один ушел, а второй остался? Значит, отсюда задача номер один: обыскать все имеющиеся в доме шкафы и кладовки на предмет нахождения следов.

Следующий шаг — Бай. Затем — Министерство культуры. Александр Борисович посмотрел на своих давних друзей и коллег долгим и безнадежным взглядом, всем своим видом показывая, что большой радости от этого нового следственного дела он не испытывает, и сказал с глубочайшим вздохом, который мог бы расстроить даже самого Господа Бога:

— Ну что там у вас имеется? Все отдавайте, я поеду сейчас к себе, и не трожьте меня до завтрашнего утра…

— Я, между прочим, не исключаю, что в квартире Константиниди сегодня может раздаться еще не один телефонный звонок. Правильно ли мы делаем, — обратился Грязнов к своим товарищам, — что просто опечатываем квартиру?

— Согласен, — кивнул Турецкий. — Шурочка, там же и твои ребята, я бы вообще засаду оставил, да еще все необходимые фиксаторы на телефон поставил. Слава прав, на всякий случай. Как я понимаю, пока квартиру Богданова мы вскрывать не можем: достаточных оснований нет. Даже для предъявления обвинения Богданову улик недостаточно. А начать нам нужно будет с самого Георгия Георгиевича Константиниди. Вот этим я сейчас, братцы мои, и займусь.

Романова хоть и бравая начальница, но, помня, что она все-таки женщина и ничто женское не должно быть ей чуждо, чтобы как-то подсластить пилюлю, полученную с ее легкой руки Турецким, напоследок поинтересовалась здоровьем его жены и дочери, которые, по обычаю, лето проводили на Рижском взморье, у одной из Иркиных теток. Понимая вежливость вопроса, Турецкий столь же мягко ответил, что все здоровы, чего и прочим желают. На том обмен любезностями и закончился. Можно было разъезжаться по своим точкам.

Прощаясь, Грязнов вдруг сказал Турецкому:

— Есть у меня одна мыслишка по поводу этого Бая, но ты пока не забивай себе голову. Выход на него имеется, по-моему, вполне достойный. Ладно, потом. Кланяться велела Нинка.

— И ей от меня… сам понимаешь. Как у вас с ней, порядок?

— Что ты! В ежовых рукавицах держит. Никогда за собой такого послушания не наблюдал.

— Молодец, значит. Ну, звони, против твоего звонка я ничего не имею.

…Пока Турецкий добирался до дома, успел выстроить в голове несколько цепочек из известных на данный момент фактов, но ни к каким утешительным выводам пока не пришел. Так и должно было быть — с возрастом начинаешь во всем сомневаться. А стукнуло уже тридцать семь, пушкинский возраст… Это раньше, когда почти тринадцать лет назад пришел стажером следователя в Мосгорпрокуратуру, под крылышко Кости Меркулова, можно было, имея лишь самый мизер фактов, выдвигать версию за версией — одну краше и изящней другой. Теперь другое дело. Всего хватает, кажется, а версий — нетути… Какая жалость, что я уже немолод, чуть было не запел в голос Саша. А сегодня — пятница. И дома, естественно, жрать нечего, потому что уже забыл, как утром дал себе задание «не забыть» заехать в кулинарию на Комсомольском и купить еды сразу на два дня. Чтобы лежать на диване и читать. И отвлекаться лишь на завтрак, обед и ужин. Но задание себе было дано еще задолго до «радостного» звонка Шурочки и до печально-задумчивого Костиного взгляда, прощавшегося со своей идеей совместной поездки с Турецким на дачу, куда он обещал вытащить «крестника» дочки Лидочки. Давно обещал, но в последний раз — твердо. О чем с сожалением и объявил Сане после того, как дал указание немедленно возбудить дело и принять к производству материалы по расследованию убийства коллекционера.

Задумавшись, Турецкий, разумеется, свернул не там и выскочил на набережную, не доезжая до кулинарии. И раз уж такое случилось, он решил поставить машину возле дома и пешком, чтоб заодно мозги проветрить, прошвырнуться в ближайший «красный» магазин и взять чего-нибудь легкого на ужин. Суббота и воскресенье, судя по всему, из отдыха выпадают.

Пока шел, пока стоял в коротких очередях, главным образом в кассы, материализовалась лишь одна малюсенькая находка, которая могла бы стать и доказательством вины Вадима Богданова, но и точно таким же доказательством его невиновности. Стрелки часов. Он же мог, уходя, просто крутануть их пальцем на двадцать минут вперед и тем самым создать себе видимость алиби. Но чтобы крутануть, надо подойти — не по воздуху же он летал в квартире. Значит, должны быть следы, микрочастицы — на его ботинках, на битом стекле, на ворсе ковра, обязательно должны остаться. А для этого, как минимум, нужна его обувь, нужен осмотр квартиры Богданова и, в первую очередь, вызванные на допрос либо он, либо его жена. Никуда от этого не уйдешь. Кольцо замкнулось…

Турецкий набрал себе необходимый минимум, который обошелся ему в абсолютный максимум — приходилось экономить, поскольку семья в Прибалтике если и понимала слово «экономия», то как-то по-европейски. «Чтоб ребенок не мог иметь?!» — всплескивала костлявыми ладонями Иркина тетка, а он должен был чувствовать себя скупым рыцарем, который сидит у себя в Москве на мешках с купюрами и нарочно морит голодом несчастную семью. Черт бы побрал всех этих бывших советских, которые в одночасье усвоили не только совершенно противоположную идеологию, но и европейский, с их точки зрения, стиль поведения… Саша в сто первый раз дал себе слово больше к Иркиным родственницам — ни ногой. Они считают, видимо, что старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России и ближайший друг заместителя генерального прокурора должен быть сказочно богат — ведь одних взяток, чтоб кого-то упечь, а кого-то спасти от каторги, можно набрать столько, что простому смертному и не приснится! Что? Не берет? Ну это вы расскажите кому-нибудь другому!