Читать книгу - "Кража в Венеции - Донна Леон"

– Это уже случилось.

Она вдохнула поглубже, пытаясь совладать с голосом. Произнесла слово, осеклась, попробовала еще раз и наконец с усилием проговорила:

– Все еще серьезнее, чем я думала.

В кабинете повисла тишина. Брунетти и Вианелло не шевелились. Прошло не меньше минуты, прежде чем Брунетти спросил:

– О чем вы, дотторесса?

– Больше книг… – отозвалась она.

– Отсутствует в хранилище?

Она опустила глаза и снова стала теребить заусенец. Потом собралась с силами и посмотрела на комиссара:

– Да. Мне захотелось убедиться в том, что больше ничего не пропало, поэтому я распечатала каждую десятую из первых ста страниц каталога и проверила, все ли упомянутые там книги стоят на полках или кому-то выданы.

– И сколько книг в этих списках? – поинтересовался Брунетти.

Директриса задумалась над вопросом, и он уловил момент, когда она осознала его суть.

– Чуть больше ста сорока, – ответила дотторесса Фаббиани.

Не видя причин терять драгоценное время, Брунетти спросил прямо:

– Сколько книг отсутствует?

– Девять, – сказала директриса, бросив взгляд сначала на Вианелло, потом на комиссара. – И ситуация все ухудшается, – добавила она голосом, внезапно набравшим силу от гнева. – Я слышу то же самое от коллег, причем не только здесь, в Италии. В наши дни ничего невозможно уберечь!

Брунетти посмотрел на ее руки – со сцепленными, побелевшими от напряжения пальцами. Чуть более спокойно дотторесса Фаббиани продолжила:

– Я не знаю, что делать. Мы не можем запретить читателям приходить сюда. И наши фонды нужны ученым.

Она посмотрела на свои руки и разжала пальцы.

– Вы составили перечень книг, которые заказывал Никерсон? – спросил Брунетти.

– Да.

– Сколько из них было… – Комиссар не нашел подходящего слова.

– Он надругался над тридцать одной книгой, – ответила директриса, подобрав нужное слово, и добавила: – То есть насколько нам известно на данный момент.

– А убытки?

Задавая этот вопрос, Брунетти надеялся, что дотторесса Фаббиани поймет и оценит его такт: он пытался выяснить денежную стоимость украденного, не спрашивая о том, как такое вообще могло произойти, не вызвав ни у кого подозрений.

Дотторесса Фаббиани покачала головой, словно сетуя на то, что никто, кроме нее, не видит очевидного:

– Книги испорчены. По крайней мере, согласно нашим нормативам. Быть может, частично их ценность сохранилась – из одной исчезла лишь карта, так что стоимость ее упала лишь наполовину, – но они уже никогда не будут такими, как раньше. А те издания, из которых вырезано несколько страниц, практически полностью обесценились.

Убедившись в том, что теперь полицейские все поняли, директриса прошла к своему столу и вернулась с папкой. Открыла ее и протянула Брунетти несколько листков, один оставив себе. И снова села.

– Это книги, которые, как мы выяснили, испортил преступник, и суммы, которые мы заплатили за те из них, которые были приобретены библиотекой. – Дотторесса Фаббиани подалась вперед и указала на первую колонку цифр. – Остальные были нам подарены, и единственное, что мы можем сделать, – это указать их стоимость на недавних аукционах. Времени у нас было мало, и, боюсь, я не смогу даже предположить, какие ценники поставят на них сегодня. – И после краткого раздумья она добавила: – Не знаю, стоит ли даже это выяснять.

– Почему? – спросил Брунетти.

– У нас никогда не будет денег, чтобы приобрести замену им.

– А страховка?

Директриса улыбнулась, горько и безнадежно.

– Мы не застрахованы. Библиотека – общественное учреждение, и, как и следовало ожидать, наш гарант – государство. Гиблое дело. – И, предвосхищая вопрос, добавила: – Лет восемь назад у нас прорвало трубу, был небольшой потоп, и мы до сих пор ждем, когда пришлют инспектора, который проверит состояние книг.

И, словно и этого было недостаточно, она сказала:

– Нам не заплатят за подаренные спонсорами экземпляры, таковы правила. – Увидев на лицах полицейских изумление, директриса пояснила: – Власти считают, что раз мы не заплатили за эти книги, то и убытков у нас нет.

Она дала полицейским время на то, чтобы обдумать услышанное, потом наклонилась к Брунетти и указала на колонку цифр справа:

– Стоимость на последнем аукционе двух страниц из числа украденных. Это единственное, что нам удалось найти.

– Простите, дотторесса, – заговорил Вианелло, – а это общепринятая практика – коллекционировать отдельные страницы?

– Да, – ответила она.

– То есть люди так делают, – произнес Вианелло. И, заметив ее недоумение, развил свою мысль: – Я хочу сказать, если есть цены на эти страницы, значит, должны быть и книги, которые… ну, которые уже испорчены.

– Это происходит повсеместно, – с некоторым ожесточением проговорила директриса. – Когда из книги вырван лист, многие решают: почему бы не поживиться тем, что осталось, и не продать отдельные страницы? И так до тех пор, пока от книги ничего не останется. Если она находится в частном владении, никто не может это запретить.

В тишине, которая последовала за этой ремаркой, Брунетти спросил:

– Вы с ним встречались?

– С Никерсоном?

– Да.

– Раза два или три, но это было не больше чем обмен приветствиями. – Директриса открыла папку и вынула оттуда стопочку бланков. – Вот то, что он заполнял, когда заказывал книги, – сказала она. – Мы их сохранили.

Заметив сомнения Брунетти, женщина уточнила:

– Ваши люди уже сняли с них отпечатки, так что можете смело взять это!

Брунетти посмотрел на Вианелло. Тот кивнул.

Комиссар протянул ему половину бланков и сам стал перебирать их, внимательно изучая надписи. Вианелло делал то же самое. Не прошло и минуты, как полицейские подняли головы и их взгляды встретились.

– Он итальянец, так ведь? – спросил Вианелло.

– Подозреваю, что да, – согласился Брунетти.

Тут у него зазвонил телефон. Комиссар достал его и посмотрел на номер.

– Простите! – сказал он, вставая.

Без дальнейших объяснений Брунетти прошел к двери, вернулся в помещение с книжными стеллажами и закрыл за собой дверь.

– Брунетти! – сказал он в трубку.

– Это Далла-Лана, комиссарио! – услышал он голос офицера из новеньких.

– Слушаю!

– У нас смерть, синьор, – сказал Далла-Лана и после паузы добавил: – Насильственная.

– Далла-Лана, если речь идет об убийстве, так и говори, ясно?