Читать книгу - "Улики против улик - Сергей Венедов"

— Вам куда, гражданин?

— К доктору.

— Вот как? Вы думали, здесь так — заходи-выходи? Надо записаться на приём.

— Да мне так…

— Так сюда не ходят!

Буров принципиально решил не показывать удостоверение, чтобы не вызвать панику, и ещё пятнадцать минут потратил в очереди, оформляя запись к врачу.

— Вот сейчас другое дело, проходите.

В вестибюле третьего этажа его поджидал другой страж порядка — дежурная медсестра. С ней было проще — всё решили улыбка и несколько комплиментов. Потом ещё одна — в предбаннике кабинета доктора. И люди в очереди перед дверью. Сгоравшего от нетерпения Бурова покинули силы. Он в душе поклялся никогда больше не употреблять кофе, не курить, пить кефир по утрам и слушаться маму, которая вечно заставляет его надевать шарф, чтобы не простыть, — лишь бы не угодить в больницу!

Владимир Михайлович Зусман оказался пожилым человеком, открытым и дружелюбным.

— М-да… вдова Ларичева… — протянул он, глядя из-под опущенных век. — Она больна… А вы, простите, почему интересуетесь? По долгу службы?

Буров приготовился вытащить удостоверение, но врач остановил его.

— Спасибо… Она недомогает со времени операции…

— А что за операцию она перенесла?

— Новообразование в груди… Болезненно, но… и только… Вы удовлетворены?

— Вам известно, что случилось с её мужем? Доктор снова посмотрел на него испытующе.

— Хм… Да… конечно, известно…

— Ну и?..

— И всё.

— Ларичевой давали много морфия?

— Что давали?

— Морфий.

— Морфий? Да, как при любой подобной операции…

— Чуть побольше… — Буров слегка повысил тон.

— Как при любой подобной операции, а может, чуть больше. Что ещё вас интересует?

— Больше ничего. Спасибо.

— Вы не зря приходили?

— Нет… не зря… Спасибо.

Буров заразился телеграфным стилем доктора:

— Моё почтение.

У двери он спросил:

— В каких случаях вы раскрываете профессиональную тайну?

Доктор часто заморгал:

— В каких случаях… в тяжёлых… да… в особо тяжёлых… особо… понимаете?

— Понимаю… Благодарю вас…

— А я вас… за то, что не очень настаивали… Привет… И не забывайте: в особо тяжёлых…

Буров вышел на улицу и жадно втянул чистый воздух. Доктор что-то знает. И явно недоговаривает. Это чувствуется по его тону. В частности, по его ответу: «в особо тяжёлых случаях».

Он позвонил Лере и сказал, что встретиться с ней вечером не сможет, так как ему нужно ещё зайти на службу.

— На службу или опять в «Опушку»?

— Нет, не в «Опушку», — рассмеялся он. — Позвоню завтра утром.

«А почему, собственно, завтра утром?» Он решил, что закончит дело «Опушка» сегодня. Только надо поднажать.

Буров направился прямо к себе в кабинет. Взял дело, плюхнулся в кресло, и стал перечитывать все материалы в папке, и до изнеможения слушал диктофон. Потом выпил большую чашку кофе, откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза.

В его воображении чётко предстали основные действующие лица драмы. У каждого из них была своя доля вины, но ни одного нельзя было назвать главным виновным. Прежде всего потому, что ни у одного из них не было весомых причин для убийства. Отсутствие таковых, которое вначале запутывало дело, теперь становилось основным аргументом в пользу обозначившейся развязки.

Проще всего дело обстояло с Кириллом Ларичевым и Верой Прохиной. Они вроде бы вообще никакого отношения к делу «Опушка» не имели, а, говоря суконным языком, просто находились в половой связи, что было простительно, учитывая их молодой возраст, даже если они эту связь пытались скрыть.

Супруги Жаркович и Ксения Ларичева. На каждом из них лежала существенная доля вины, но, во-первых, причины желать исчезновения Ларичева или Рубцова у них напрочь отсутствовали, а во-вторых, не похоже, чтобы кто-то из них был в состоянии совершить убийство. Тем не менее неприглядное лицо главного виновника, как его назвал Буров, начало вырисовываться всё отчетливее. Оставалось проверить предположение насчёт письма. Потом ещё был второй телефонный звонок. И наконец — морфий, ксенородон и гекардин.

Несмотря на поздний час, Буров отправился прямиком на телефонную станцию. Просьба показать дискету с регистрацией звонков пятилетней давности в сопровождении развёрнутого удостоверения не вызвала возражений и даже удивления — записи полагалось хранить десять лет. Компьютер показал, что в ту субботу из квартиры Ларичевых действительно звонили в «Опушку» в 5.46. А второй раз звонили после шести утра из поселка Крайнее. Итак, вторично звонила не Ларичева. Ясно кто. Услышали, что Ларичев умер, и повесили трубку.

Выйдя от телефонистов, Буров обнаружил, что в родном жигуле не осталось бензина. Он решил не терять время на поиск заправки и, поймав такси, назвал адрес Жарковичей. Прибыв на место, поспешно расплатился, вбежал в подъезд. Лифт оказался на самом верху, но ждать его не было терпения. На третьем этаже Буров несколько секунд постоял перед дверью, переводя дух. Потом осторожно позвонил. Звонок окончательно привёл его в чувство.

Открыл ему Аркадий Жаркович. Он был точно таким, каким Буров его себе представлял. Высокий, полноватый, круглолицый, холёный, лощёный. Только глаза не отвечали облику, созданному воображением. Сейчас они выдавали беспокойство. Уверенности, которую предполагал Буров, в них не было.

— Господин Жаркович?

— Да… С кем имею честь? — спросил хозяин, смерив его взглядом с ног до головы.

— Я из милиции, капитан… — представился Буров.

— Прошу. — Жаркович отступил, нехотя пропуская следователя в комнату. Потом закрыл входную дверь. — Что вам угодно?

— Вы можете уделить мне несколько минут?

— А в чём дело?

— Я вам объясню…

— Проходите, — так же нехотя пригласил Жаркович, видя, что деваться некуда.

Лариса уже стояла в холле с каменным лицом. Когда Буров вошёл, она испуганно-вопросительно посмотрела на него. Да, точно, это был испуг.

— Не волнуйся, дорогая, — улыбаясь, сказал муж. — Товарищ желает поговорить со мной. Ты можешь идти, как собиралась…

— Нет, — остановил гость. — Попрошу вас тоже остаться. У меня вопрос к вам обоим.

Супруги удивлённо переглянулись. Буров выдохнул:

— Я пришёл за письмом Рубцова.

Эффект от этих слов он предвидел. Лариса Жаркович вскинула голову, глаза её широко раскрылись, и она буквально рухнула на стул. Руки у неё мелко тряслись.