Читать книгу - "Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов"

Старый кооперативный дом, в который перебрались Кузнецовы после смерти Вериных родителей, стоял далеко от центра города, в «спальном» районе, как сейчас принято называть окраины. Зато какая здесь царила благодать! Вдоль дороги, ведущей к дому, кучерявились заросли черёмухи вперемежку с рябинами и клёнами. Прямо под балконом – а квартира Кузнецовых была на третьем этаже – две отцветающие развесистые липы наполняли вечер неповторимым, чарующим ароматом. Через открытое окно он осторожно, ненавязчиво, будто зная о беде, закрадывался в комнату, надеясь своим присутствием хоть как-то помочь сидевшим друг против друга Сергею Михайловичу Шведову и так нежданно осиротевшему Глебу Кузнецову.

– Успокойся, Глеб. Господь поможет нам. Ведь ничего ещё не известно. Только не надо отчаиваться. Что случилось, то, значит, и должно было случиться. Без воли…

– Какой Бог? – перебил Шведова Глеб. – Какой Господь, Сергей Михайлович? О чём вы говорите? Где он, этот Бог? Почему он лишил меня родителей? Почему? Ответьте мне, пожалуйста!.. Как я вас всех ненавижу!

Глеб был на грани истерики. За последние дни он выплакал все слёзы и теперь словами пытался выплеснуть свою обиду за случившееся в их семье несчастье. Шведов наполнил стоявшую на столе чашку принесённой им минералкой и придвинул Глебу.

– Выпей и помолчи.

– А что молчать? Где справедливость в этом мире? Вы же всю жизнь, как дураки, искали её с отцом. Где она, где? Чего вы достигли, что изменили? Почему вам не помог ваш Бог? Нашли помощника!

– Не один ты, Глеб, сомневаешься в помощи Божией. Не знаю, рассказывал тебе отец или нет, как по молодости один верующий из хипповской тусовки поведал нам простенькую историю. Шёл человек по обрыву и вдруг оступился, покатился вниз. Но в самый последний момент сумел ухватиться за ветку одинокого дерева и повис над россыпью огромных острых камней. Час висит, второй висит… Руки затекли, силы почти иссякли, а поблизости никого. «Только Бог мне может помочь, – подумал человек, – но я никогда не верил в Него». И всё-таки, подняв голову к небу, воскликнул из последних сил: «Господи, помоги! Не дай погибнуть!» И вдруг слышит: «Но ты же не поверишь Мне». Человек обрадовался, что Бог ответил ему. «Верю, – ещё громче закричал он, – Господи, верю!» И снова голос: «Тогда отпусти ветку, если надеешься на Мою помощь». Человек подумал, подумал и отцепился от ветки. Подхватил его вдруг налетевший ветер и аккуратненько опустил между камней. «Верую, Господи, в великую милость Твою, и, воистину, на всё воля Твоя», – с искренней благодарностью и слезами на глазах проговорил человек, встав на колени, и первый раз в жизни перекрестился…

Глеб вскочил со стула и подошёл к окну. Он смотрел сквозь стекло, ничего не видя. Перед глазами только стояли радостные отец и мать в своей дорожной хипповской экипировке и махали ему руками, всё дальше и дальше уходя от подъезда. И он тоже махал им с балкона рукой, досадуя на предстоящую защиту диплома, из-за которой и вынужден был остаться дома. У мамы охапка светло-лиловой сиреневой кипени, на голове у отца изумрудного цвета с тонкими белыми прожилками бандана, а на плече – видавший виды, но по-прежнему красивый своей аккуратностью и цветастым расшивом бэг – хипповская сумка. И всё это было так недавно, вживую, наяву.

Неожиданно до Глеба донёсся откуда-то глуховатый голос отца:

Где я теперь?

Никто не знает, где я теперь.

День без потерь…

Никто не знает, где я теперь.

Зелёный фонарь

За мутным стеклом,

Студёный февраль

За белым столом.

Никто не знает, где я теперь!

О, свобода! Ты есть только тогда, когда

Никто,

Никто не знает, где я теперь.

Двадцать четыре года –

Я есть только тогда, когда

Никто,

Никто не знает, где я теперь…

Да, это одна из любимых песен родителей. Им очень нравилось петь и слушать Умкины песни. Когда выпадала свободная минута, отец брал гитару, садился на свой пуфик и уверенно, твёрдо, громко пристукивая в такт носком правой ноги, начинал, а мама под энергичные выбросы своих полусогнутых рук подпевала ему, стоя напротив или сидя на полу в позе «лотоса». Хотя Глеб предпочитал Кинчева или Цоя, не говоря о Шевчуке, своём кумире, он с удовольствием слушал эти импровизированные концерты, неизменно бросая родителям напоследок с игривой снисходительностью: «Хиппаны вы и есть хиппаны!»

Подожди, подожди… Почему эта песня всплыла в сознании именно сейчас, в совсем не подходящий для песен момент? Как там?.. «Я есть только тогда, когда никто не знает, где я теперь…» Никто не знает, где вы теперь! Никто! Глеб с силой ударил кулаком в оконный переплёт и прильнул лбом к холодному стеклу.

Шведов молча наблюдал за парнем, не мешая ему перемалывать горе. Чем он мог помочь, да и вообще мог ли? В таких случаях надо полагаться только на Господа Бога, уповать только на Его помощь и милость. Но Глеб не готов пока к этому. А торопить его не надо. Ни в коем случае! Шведов это знал по собственному опыту, по опыту продвижения к Богу его пропавшего друга. Он хорошо помнил, как Павел сказал ему однажды: «Ты знаешь, Серж, когда я поверил в Бога? Когда в Нём я увидел свой Идеал. Когда я понял, что безотчётно, но именно к Нему стремились мы с тобой всю жизнь. Именно к Нему! Не так, как надо было, наверное, не по-людски, через околесицу, но к Нему…» Так что, Бог даст, придёт время и Глеба. Лишь бы он не отчаялся, не потерял веру в людей, веру в добро и справедливость.

– Знаешь, о чём я сейчас думаю, старик?

Глеб повернулся к окну спиной, скрестил на груди руки, как всегда делал, вступая в разговор, и нехотя посмотрел на Шведова.

– Ты кто у нас теперь по образованию?

– Инженер-строитель. А что?

– Работать собираешься?

– А как жить, Сергей Михайлович? Мне теперь надеяться не на кого.

Шведов не стал убеждать Глеба в обратном, хотя ему очень не по душе была сквозившая в словах парня безысходность. Выбивая кончиками пальцев по крышке стола какой-то нечаянно всплывший из глубины ритм, Шведов спросил: