Читать книгу - "Верный садовник - Джон Ле Карре"

— Больше похоже на корпоративное убийство, как мы любим их называть, — добавляет Роб. — Спланированное и выполненное нанятыми профессионалами по приказу неизвестного человека или группы людей. Того или тех, кто знал о планах Тессы и познакомил с ними убийц.

— А изнасилование? — осведомляется Джастин, изображая безразличие, не отрывая глаз от сцепленных пальцев.

— Для отвода глаз или случайное, — чеканит Роб. — Убийцы сделали это намеренно или потеряли голову.

— То есть мы вновь возвращаемся к мотиву, Джастин, — говорит Лесли.

— Вашему мотиву, — уточняет Роб. — Если вы не предложите лучшую идею.

Их взгляды нацелены на Джастина, как камеры, с двух сторон, но Джастин не воспринимает их взгляды, как чуть раньше не воспринимал намеки. Лесли опускает руку к своей полезной во всех отношениях сумке, доя того чтобы выудить диктофон, но в последний момент меняет решение. Рука замирает в нерешительности, тогда как все остальные части ее тела нацелены на Джастина, человека, речь которого состоит из безупречно правильных предложений. С его губ как раз срывается очередная их порция.

— Но, видите ли, я не знаю никаких наемных убийц, — возражает он, указывая на явный недочет в их рассуждениях, всматривается в их глаза. — Я никого не нанимал, никого не инструктировал. Я не имел ничего общего с убийцей моей жены. В смысле подготовки ее убийства. Я этого не хотел, я этого не готовил, — голос подрагивает. — Я безмерно сожалею о случившемся.

И высказано это столь категорично, что на мгновение полицейские вроде бы и не знают, как продолжить разговор, поэтому предпочитают смотреть на акварели Глории, на которых изображен Сингапур. Они развешены над каминной доской, каждая оценена в 199 фунтов, изображает чистенькое небо, пальму, стаю птиц, с ее именем и датой, столь любимой коллекционерами.

Наконец Роб, со свойственной его возрасту решительностью, вскидывает длинную голову и выпаливает: «То есть вы не имели ничего против того, что ваша жена и Блюм спали вместе? Многие мужья в подобной ситуации выказывают недовольство» — и замолкает, в надежде, что сейчас Джастин оправдает его ожидания, поведет себя, как, по разумению Роба, полагалось вести себя обманутому мужу: заплачет, покраснеет, разъярится, вспоминая собственную неадекватность или насмешки друзей. Если так, то Джастин его разочаровывает.

— Это не имело никакого значения, — говорит он так уверенно, что удивляется сам, выпрямляется, огладывается, словно доя того, чтобы посмотреть, кто это высказался не по чину, и отчитать нарушителя. — Это имело значение для газет. Возможно, имеет для вас. Но для меня — нет, ни тогда, ни теперь.

— А что же тогда имеет значение? — вопрошает Роб.

— Я ее подвел.

— Как? О чем вы? — Мужской смешок. — Не о том, что не оправдали ее надежд в спальне, не так ли?

Джастин качает головой.

— Устранившись, — голос его опускается до шепота. — Позволив ей все делать в одиночку. В мыслях уйдя от нее. Заключив с ней вечный контракт. На который мне не следовало идти. Да и ей тоже.

— Что за контракт? — елейным голоском спрашивает Лесли, компенсируя грубость Роба.

— Она следует своей совести. Я остаюсь на своей работе. Это совместить невозможно. Нечего было и пытаться. Я словно посылал ее в церковь, предлагая молиться за нас обоих. Я словно проводил в доме разделительную линию и говорил: «Увидимся в постели».

Не смущаясь откровенностью таких признаний, подразумевающих дни и ночи самобичевания, Роб продолжает напирать на него. На его мрачном лице написана все та же усмешка, круглый, приоткрытый рот напоминает дуло ружья большого калибра. Но Лесли сегодня быстрее Роба. Женщина в ней бодрствует и улавливает звуки, которые не слышит агрессивное мужское ухо Роба. Роб поворачивается к ней, испрашивая какого-то разрешения: возможно, вновь на вопросы об Арнольде Блюме, а может, совсем на другие вопросы, которые позволят изобличить в Джастине убийцу. Но Лесли качает головой, отводит руку от сумки, поглаживает ею воздух, как бы говоря: «Медленнее, медленнее, не гони».

— Как вы вообще оказались вместе? — спрашивает она Джастина, словно в разговоре со случайным попутчиком в долгой поездке.

Это идеальный маневр: предложить ему внимательное женское ухо и понимание незнакомца, положить конец противостоянию, увести его с нынешнего поля битвы на мирные луга прошлого. И маневр удачный. Напряжение покидает Джастина, он прикрывает глаза и начинает озвучивать воспоминания, те самые, что многократно прокручивались у него в голове после того, как пришла весть об убийстве Тессы.

* * *

— Так когда, по-вашему, мистер Куэйл, государство уже не является государством? — медовым голоском спросила Тесса четыре года тому назад, в Кембридже, в старой чердачной аудитории, меж колонн пыльного солнечного света, спускающихся из фонарей на крыше. То были первые слова, которые она адресовала ему, и они вызвали взрыв смеха у пятидесяти адвокатов, записавшихся, как и Тесса, на двухнедельный летний курс «Закон и государственное управление обществом». Джастин повторяет их. А причину того, что он, в сером фланелевом костюме-тройке от Хейуарда, оказался на возвышении, один, сжимая обеими руками кафедру, объясняет он Лесли и Робу, сидя в столовой Вудроу с тюдоровскими окнами, следовало искать в его прошлой жизни. «Куэйл справится! — воскликнул кто-то из помощников постоянного заместителя министра,[30]поздно вечером, за одиннадцать часов до начала лекции. — Соедините меня с Куэйлом!» Куэйлом — убежденным холостяком, имел он в виду, Куэйлом — стареющей отрадой дебютанток, последним представителем вымирающей, слава тебе, господи, породы, только что вернувшимся из кровавой Боснии и получившим назначение в Африку, но еще не отправленным туда. Куэйлом — резервным мужчиной, которого следовало звать, если случается устраивать обед и вдруг выясняется, что одна дама остается без пары, с идеальными манерами, возможно, геем, только последним он никогда не был, о чем достоверно знали некоторые из симпатичных жен, пусть они и не распространялись об этом.

«Джастин, это ты? Хаггарти. Ты учился в колледже на пару лет раньше меня. Послушай, завтра ПЗМ должен выступить в Кембридже перед группой честолюбивых адвокатов, да только у него не получится. Через час он вылетает в Вашингтон…»

И Джастин, свой парень, конечно же, не может не помочь: «Ну, если текст уже написан, я полагаю… Если текст нужно только прочитать…»

Дальнейшее Хаггарти не интересует.

— Его машина и шофер будут у твоего дома ровно в девять, ни минутой позже. Лекция — туфта. Он написал ее сам. Сможешь ознакомиться по пути. Джастин, ты меня крепко выручил.

Вот так он, итонская палочка-выручалочка, прочитал самую скучную лекцию на свете, напыщенную и многословную, как и ее автор, расслабляющийся сейчас в роскошных апартаментах ПЗМ в Вашингтоне, округ Колумбия. Ему и в голову не приходило, что придется отвечать на вопросы, но, когда Тесса задала свой, у Джастина не возникло и мысли о том, чтобы оставить его без ответа. Она сидела в геометрическом центре аудитории. Когда Джастин нашел Тессу взглядом, ему показалось, что ее коллеги, из уважения к красоте женщины, оставили вокруг нее пустое пространство. Высокая стойка-воротник белой, словно у хористки, блузы, поднималась под самый подбородок. Бледностью и худобой, чуть ли не до прозрачности, Тесса напоминала бездомного ребенка. В падающих из фонарей колоннах солнечного света ее черные волосы так сверкали, что поначалу он не мог целиком разглядеть лицо. Видел разве что широкий бледный лоб, пару больших серьезных глаз да волевой подбородок бойца. Но на подбородок обратил внимание позже. Пока же ему явился ангел. Только он еще не знал, правда, сие недолго оставалось тайной, что ангел этот с дубиной.