Читать книгу - "Под знаком Близнецов - Марина Серова"

Дверь столовой приоткрылась. Вбежал Гитлер. За ним волочился поводок. Пес подбежал к Гольцовой и принялся теребить ее рукав. Гитлер явно тянул хозяйку к двери.

— Где Альберт? — побелевшими губами выговорила Катя. Мы бросились по лестнице. Гитлер, одобрительно гавкая, несся за нами.

Мы выбежали на улицу. У самого крыльца в луже крови неподвижно лежал Альберт Николаевич. Бульдоги носились по участку, звонко лая.

Снег вокруг был усеян множеством человеческих и собачьих следов — ничего не разобрать.

— Женя, что с ним? Он умер? — глухим голосом спросила Гольцова.

Я присела рядом с садовником. Похоже, Альберта ударили чем-то тяжелым по затылку. Мы далеко от города, «Скорая» приедет не раньше чем через час. Я быстро осмотрела пострадавшего. На голове рваная рана, очень много крови. Но череп, кажется, цел. Садовник застонал и приоткрыл глаза.

— Он жив. Все будет нормально. Вызывайте медиков.

Но Катерина Ивановна, к моему глубокому изумлению, не стала вызывать «Скорую помощь». Вместо этого Гольцова бросилась бежать по участку в сторону леса. Я осторожно опустила голову пострадавшего на снег и последовала за ней. Вскоре я поняла, куда направляется хозяйка: Гольцова бежала к солнечным часам.

Вот она добежала, резко остановилась, едва сохранив равновесие, и замерла как соляной столп.

Я подошла и встала рядом. Мы с Катериной смотрели на песочные часы. Коробка была открыта, конверт исчез. А вот камешки остались на месте.

— Ну, и что это значит? — спросила я.

Вместо ответа Гольцова рухнула на снег в глубоком обмороке.

Когда я дотащила Катерину до крыльца, там уже вовсю суетились Глебушка и Маша. Охранник, кажется, не знал, что нужно делать с раненым. А вот Маша оказалась сообразительной — она принесла аптечку и теперь примеривалась, с какой стороны бинтовать голову Альберту. Молодец девочка! Не пищит, не падает в отключке при виде такого количества крови. А вот Катерина меня удивила. Железная ведь женщина…

— Не трогайте Альберта. Я сама наложу ему повязку. Позаботьтесь лучше о Катерине Ивановне.

Я достала из аптечки ампулу с нашатырем, отломила кончик и помахала ваткой перед носом Гольцовой. В холодном воздухе поплыл отвратительный резкий запах нашатырного спирта. Гольцова открыла глаза и отодвинула мою руку с ватой подальше от себя:

— Фу… Мерзость какая… уберите, Женя.

Гольцова села. Ничего, обычный обморок, сейчас будет в порядке.

— Маша, Глеб, проводите Катерину Ивановну в дом. И приготовьте крепкий сладкий чай для нее. Глеб, сразу возвращайтесь — мы не можем оставить Альберта на снегу. Маша, вызывайте «Скорую помощь»…

Катерина, опираясь дрожащими руками на охранника и девушку, поднялась по ступенькам. Я наложила на голову Альберта повязку-«шапочку». Так, надо набрать снега в пакет и приложить к ране, это уменьшит кровотечение. Но до приезда «Скорой» мы ничего не сможем сделать.

— Спасибо вам, — сказал Альберт.

— Кто вас ударил, Альберт Николаевич?

— Я не знаю… не видел… Все произошло так неожиданно…

Старик закрыл глаза.

Эх, далековато до города… пока приедут… Ранения в голову — вещь непредсказуемая. Бывает, человек слегка ударится виском, а через пару дней умирает. Зато я лично знаю парня, которому выстрелили в голову болтом из строительного пистолета. Железяка вошла точнехонько в мозг. Врачи пытались извлечь ее оттуда, но так и не смогли — побоялись, что после их вмешательства больной останется без железяки, зато совершенным овощем. Парень так и ходит с металлической штучкой в мозгу и превосходно себя чувствует. Он носит предсказуемую кличку Болт и не блещет умственными способностями. Правда, стоит признать, что он ими не блистал и до ранения…

— Потерпите, Альберт Николаевич. Все будет хорошо. Скоро приедут медики.

Глеб вернулся, и вместе с охранником мы перенесли садовника в дом. Не имело смысла тащить его на второй этаж — все равно потом его оттуда спускать санитарам на носилках, поэтому мы уложили Альберта на диван в гостиной, прямо под елочкой. Рядом в кресле уже сидела Катерина и прихлебывала чай, приготовленный заботливой Машей. Выглядела Гольцова гораздо лучше. Ничего, оклемается.

— Евгения Максимовна, я вызвала «Скорую». Сказали «ждите»! — отрапортовала Маша.

— Хорошо. Теперь приведите детей в дом. Глеб знает, где их искать.

Маша кивнула и вышла. Глебушка последовал за ней. Едва за ними закрылась дверь, я придвинула свое кресло поближе к Гольцовой:

— Ну что, Катя, вы по-прежнему считаете, что все в порядке?

Катерина закурила, прежде чем ответить. Наконец она откинулась в кресле и глухим голосом ответила:

— Конечно, я все расскажу.

И надолго замолчала. До чего же цепко эта женщина держится за свои тайны! Куда там бульдогам… Теряя терпение, я спросила:

— Это ведь алмазы там, на песочных часах? Это все из-за них, да?

Катерина кивнула.

— Они принадлежали вашему отцу? А теперь кто-то хочет их получить? Откуда у него алмазы, Катя?

— Он вывез их из-за границы в восемьдесят шестом году.

— В каких странах служил ваш отец?

— В основном в тех, которые принято называть странами третьего мира. Кампучия, Лаос… Последние годы своей дипломатической службы он провел в Мозамбике. Наша страна — тогда еще СССР — была очень заинтересована в том, чтобы эти страны зависели от нашей супердержавы и не попали в зону влияния США. Вы не удивляйтесь, Женя, что я разбираюсь в таких необычных вещах, но отец, выйдя на пенсию, часто мне рассказывал о своей службе…

Из рассказа Катерины я уяснила следующее. В 1970 году Иван Константинович Гольцов был молодым дипломатом, находящимся на пике карьерного роста. Начинал он, как водится, со стран социалистического лагеря, хорошо зарекомендовал себя и получил шанс попасть в капстрану — золотая мечта всех советских функционеров.

Гольцову сказочно повезло — его направили третьим помощником атташе не куда нибудь, а в Париж. Там Иван Константинович пристрастился к французской кухне и французским бульдогам — его совершенно очаровали эти умные и дружелюбные собаки.

И все бы хорошо… Но Гольцов, молодой и в ту пору неженатый, допустил классическую ошибку, которая стоила карьеры, а то и головы многим мужчинам, начиная с Марка Антония, так неосторожно попавшего под влияние Клеопатры. Гольцов влюбился.

Причем не в сотрудницу посольства — товарища по партии, а в иностранку. Да не в работницу обувной фабрики, а в певицу. И не в начинающую, а в знаменитую. В свое время имя этой певицы гремело наравне с Далидой и Мирей Матье. Певица была пышногрудой, зеленоглазой и рыжеволосой, и ей было приятно внимание молодого дипломата. На условности ей, как истинной француженке и роковой женщине, было плевать.