Читать книгу - "Будни рэкетиров - Ярослав Зуев"

Когда с охоты возвращался отец, Валерий обыкновенно безмятежно дрых, отсыпаясь после бессонной ночи. Щетина на отцовских скулах была рыжей с серебряными вкраплениями, отчего выглядела неряшливо. Сбросив заляпанные грязью сапоги, отец расхаживал по квартире, сразу наполнявшейся раскатами его командирского голоса. Протасов-Старший громко возмущался по поводу устроенных Протасовым-Младшим безобразий:

– Валерий! Опять ты, мать-перемать, иллюминацию устроил?! – Свет действительно горел повсюду, словно в витрине фешенебельного магазина.

– Да ты знаешь, сколько за ночь нагорает?! Будешь сам зарабатывать, вот тогда и жги, на здоровье!

Потом Виктор Харитонович оказывался в своей комнате.

– Это что за ерунда?! – доносилось вскоре оттуда. – Ты зачем лампы из люстры повыкручивал?! Совсем делать нечего?!

– Я не выкручивал, честное слово!

– Ах, не выкручивал, говоришь! Почему мой шкаф на распашку?! Что ты в нем позабыл?!

– Я не открывал, папа!

– Не открывал, да?! А кто это сделал?!

– Я не знаю, папа.

– Ах, не знаешь?! Что у тебя за бардак кругом?! А ну, живо тащи сюда свою паскудную задницу!

«Плакали мои уши». – Думал Валерий, приближаясь медленно, как собака за взбучкой. Впрочем, эту экзекуцию он был готов перетерпеть безропотно.

Под аккомпанемент отцовского бурчания зачехленное ружье отправлялось в сейф, и отец двигал в ванную. Большей части одежды предстояла стирка, но, кое что отец, как ни в чем не бывало, вешал в шкаф. Шкафа не интересовался отцом. Может быть, отца шкаф даже побаивался. По крайней мере, он казался эталоном надежности, благонравия и порядка. С отцом шкаф строил из себя паиньку, неодушевленную старую мебель, надежную, как советский гражданский воздушный флот.

«Будьте любезны, не выкидывайте меня на помойку. Я еще послужу».

– Валерий! Чай поставь! – командовал отец из ванной.

Валерка как зачарованный наблюдал за шкафом. Шкаф как шкаф, ничего более.

«Ты меня не обманешь».

«Еще как обману. И еще я до тебя доберусь. Погоди, пацан, до следующего раза. Тогда и сведем счеты».

* * *

– Оба на! – крикнул Вовчик. Он не терял времени даром, разжившись заправленной керосиновой лампой. При его появлении Протасов дернулся, как от удара током.

– Зема?! Я не врубаюсь?! Опять тебя, что ли, глючит?!

– Ага, типает, – буркнул Валерий.

– Видал! – Вовчик потряс над головой керосинкой, как будто бы та была кавалерийским палашом. – Во, агрегат! Конкретный!

– Серьезная штука, – согласился Протасов, – лампа Алладина. Где украл?

– Почему сразу украл? У Ирки долганул. На кухне.

Перебои в электроснабжении для обитателей Пустоши были унылой повседневностью, обыденной, как явления природы.

– Ну, погнали наши городских. – Волына, балансируя лампой в одной руке и тяжелым топором в другой, поставил ногу на перекладину. Лестница многообещающе заскрипела. – Не колдырнусь, зема?

– Вверх один болт не полетишь, – заверил Протасов.

– По-любому. – Согласился Вовчик. – За мной давай.

Протасов замотал головой:

– Не покатит, Вован. Лестница накроется. Боливар не выдержит двоих, чтобы ты понял.

Вопреки неблагоприятному финансовому положению, до голода пока не дошло, и назвать приятелей исхудавшими ни у кого не повернулся бы язык. Протасов весил килограмм сто двадцать. Вовчик, значительно уступая ему в росте, был еще тяжелее. Их суммарная масса наверняка переломила бы лестницу, как прутик, а падение двух здоровенных тел с топором, дубиной и керосиновой лампой наверняка обернулось бы катастрофой.

– Лады, – кивнул Вовчик и, на удивление быстро вскарабкался на крышу. – Я на точке, зема! – доложил он через мгновение.

– Эквилибрист хренов. – Валерий в два приема нагнал приятеля, и они перевели дух на козырьке.

– Ну, зема, где наша не пропадала, – сказал Волына и нырнул в люк. Протасов втиснулся следом.

На чердаке пахло пылью, смолой и старыми досками. Было очень холодно. Вовчик освещал путь, удерживая керосинку в вытянутой левой. Чердак напомнил Протасову заброшенную штольню старой шахты. Поперечные балки были установлены низко, отчего земам довелось согнуться чуть ли не в три погибели. Изъеденная древоточцем сосна, казалось, поглощала свет, и непроглядная темень наступала на пятки. Земы медленно продвигались вперед, керосиновое пламя колебалось, отчего тени стропил ползли по стенам, как неправдоподобно толстые змеи.

– Неуютно, блин, – пробормотал Протасов.

– Не то слово, зема.

Потолок был подшит необрезной доской. Сквозь щели чернел старый, рассохшийся рубероид. Кое где с потолка саванами свешивались давно покинутые паутины. В носах у зем засвербело. Протасов еще мужественно боролся, когда Волына оглушительно чихнул, едва не потушив керосинку.

– А-ПЧХИ!!!

– Молодец, блин, – похвалил Валерий. – Теперь Он точно в курсе, что мы идем.

– А то раньше не знал?!

– Замолкни, тюлень.

То здесь, то там на полу, по разные стороны прохода попадалось какое-то рваное тряпье. Немного позже они обнаружили импровизированный лежак, сооруженный из дореволюционного с виду матраца. Подозрительные бурые пятна на обшивке с первого взгляда не понравились Протасову:

– Похоже на засохшую кровь…

В изголовье матраца лежал битый молью армейский тулуп. Неподалеку валялась стопка желтых от времени газет. И какие-то обрезанные шнурки на гвоздиках.

– Тут, видать, Ирка сушку делала, – догадался Вовка.

Иди, блин. Мегрэ[34]недоделанный… – сказал Валерка, отчего-то припомнив желтую книгу в мягкой обложке, которую отец выменял на макулатуру.

Дом Ирины был построен в виде большущей буквы «Г». Точнее, изначально дом мастерился прямоугольником. Впоследствии к одной из стен прилепилась неказистая пристройка. А, позднее, к ее торцу вторая. Крыши, соответственно, сшивались и перешивались, отчего чердак по прошествии долгих лет приобрел нечто общее с лабиринтом мифического Минотавра.[35]Скоро земы подобрались к повороту.

– Будь готов! – прошептал Волына, занося над головой топор.