Читать книгу - "Особенности национальной милиции - Михаил Серегин"

На выручку пришел все тот же заслуженный скульптор, который хотя и постарел изрядно, но дела своего не бросил, сменив в незначительной степени тематику, дабы соответствовать духу времени. В результате молоты из рук атлантов были изъяты и выброшены за ненадобностью, буденновки лихо переделаны под бейсболки, на которых ваятель с легкостью исправил красную звезду на красный же крест, и, наконец, алые цветы с тумб как неактуальные нещадно были выдернуты с корнем, и после небольшой реорганизации этих больших ящиков на них появилась размашистая надпись:

«Прямая связь с губернатором». Всех порадовала перемена в облике исполинов-мужчин, поддерживавших балкон, кроме разве одного человека. Каждое утро дворник Митяй жестоко обзывал последними словами всех зачинщиков перемен, с неохотой – помимо своей непосредственной работы – выгребая из тумбы, перевоплощенной под урну, кипы писем и выкидывая их на заднем дворе в контейнеры для мусора.

В больнице с такой богатой историей и предполагали курсанты найти своего товарища, однако обнаружили они там не только Федю. Владимир Эммануилович Смурной, новый преподаватель школы милиции и один из пострадавших от неопознанной болезни, неверными шагами, покачиваясь из стороны в сторону, направлялся к последнему пункту обитания надежды.

Свято веря еще с детства в компетентность врачей, он надеялся найти в них поддержку и опору, исподтишка, чтобы не разочароваться, допускал мысль, что панацея наконец найдется и врачи разработают необходимое лекарство. Подбадривая себя таким образом, Володя даже почувствовал, как будто ему стало лучше, жар спал, а в голове появилась усыпляющая бдительность легкость. Можно было даже подумать, что он совершенно здоров, однако не тут-то было. Уже на подходе к больнице Смурной обратил внимание, как «новый русский» в бейсболке с красным крестом нахально раздвоился и встал по бокам огромного балкона, напоминая о том, как мало осталось жить Владимиру Эммануиловичу. Стон безнадеги вырвался из груди молодого преподавателя.

Тяжкий звук был услышан группой курсантов, подходивших к дверям медицинского заведения. Озадачившись, они все разом обернулись, что вызвало повторное душераздирающее восклицание. Владимир Эммануилович со смесью тоски и испуга переводил взгляд от Антона Утконесова к Андрею Утконесову, тщетно силясь обнаружить в них различия. Таковых не находилось. Перегруженный горькими мыслями ум уже не обращал внимания на то, что двоятся в глазах только избранные предметы и люди, а точнее атлант, помеченный крестами, и рыжий курсант с веселыми лучиками у глаз. С детства впечатлительный Володя не заметил таких незначительных деталей. Он пулей пролетел мимо столь явных признаков заболевания, как тайфун ворвавшись в регистратуру.

У окошка с выглядывавшей из него вечно недовольной физиономией в белом колпаке переминался с ноги на ногу и что-то громко доказывал капитан Мочилов. От чрезмерных усилий его лицо покрылось испариной, руки нервно летали по воздуху, помогая сбивчивым словам. Физиономия все больше хмурилась и повторяла одну замученную фразу:

– Обратитесь сначала в поликлинику.

От ее слов Мочилов просто зверел, из его груди вырывался животный хрип, и он сквозь зубы рычал:

– Я только что оттуда. Эти люди совершенно не знают своего дела. Они сказали, что такой болезни нет и на ближайший десяток лет не предвидится, советовали обратиться в желтый дом и вообще вели себя некорректно по отношению к тяжело больному. Я требую полного медицинского обследования.

– Абсолютно с вами согласен, – поддержал коллегу Смурной, встав рядом с капитаном напротив окошка. – Я пришел с теми же требованиями и без глубокого и досконального осмотра моего организма я отсюда не уйду. Вот прямо здесь, на пороге, сяду, если меня не захотят принять, и объявлю голодовку.

– Коллега, – Глеб Ефимович всхлипнул, загоняя обратно внезапно набежавшие слезы восторга и умиления, – как я вас понимаю.

– Мне терять нечего! – ободренный человеком со стороны, взвизгнул Владимир Эммануилович.

– Верно. Я с вами.

Дух противоречия захватил капитана, погрузив его в сладкие мечты о борьбе и справедливости. В каждом из нас, даже самом тихом и безответном, живет бунтарь, задавленный гнетом суетливых и никчемных будней, глупым и эгоцентричным инстинктом самосохранения, а также традиционной российской ленью. Сейчас в двух преподавателях он всплыл наружу, показывая окружающим свою непокорную, высоко вздернутую голову. Ноздри капитана раздувались, словно после тяжелой пробежки, жадно вдыхали ставший еще более необходимым воздух. Он чувствовал, что пойдет в своем упорстве до конца, и не только для собственного здоровья, а ради тех, кто будет после него, ради объемного и безликого, но безудержно манящего слова «справедливость»...

Владимир Эммануилович не отличался оригинальностью и ощущал то же самое.

Устав слушать глупый бред, физиономия в колпаке недовольно поджала губы и со стуком закрыла окошко. Это послужило сигналом.

– Прошу вас, коллега, – широким жестом предложил Мочилов следовать к двери Владимиру Эммануиловичу, вежливо пропуская его вперед.

– Не смею идти первым, только после вас.

Мужчины переглянулись и одновременно шагнули к выходу. Они неминуемо должны были застрять в ней, не умещаясь в дверном проеме, но не тут-то было. Две узкие створки распахнулись раньше времени вовнутрь, оставив свой неизгладимый след на лбах борцов за справедливость, и перед глазами преподавателей появились двое Утконесовых, как напоминание о страшном.

За ними следовали остальные курсанты.

– Добрый вечер, – хором сказали одинаковые и в унисон отступили, прижавшись к левому и правому косяку.

Владимир Эммануилович поднес руку к горлу, освобождая воротничок рубашки от несуществующего галстука. Он молча прошел мимо, крепко зажмурившись на всякий случай, почувствовал под ногами отсутствие опоры, из чего понял, что начались ступени, и тяжело плюхнулся на них. Рядом опустилось грузное тело коллеги, и Смурной осмелился открыть глаза.

Прямо на него шло легкое видение в белом, волнами трепыхающемся на ветру. Стройные ноги то открывались выше колена, заставляя мысли Володи путаться с невообразимой быстротой, то скромно прятались под газовой тканью. На лице играла полуулыбка Джоконды, еле уловимая, манящая, окутывающая ее обладательницу загадкой.

– Это больница номер один? – поинтересовалось видение.

– Она, но лечиться в ней не советую, – недовольно ответил Мочилов. – Эти люди ни шиша не понимают в свой профессии. В толк не возьму, за что им деньги платят. У нас бы за такое халатное отношение к обязанностям всех бы поувольняли.

Последнее предложение капитан выкрикнул особенно громко, чтобы за дверьми было слышно. Это словно послужило сигналом: в окне первого этажа появилась знакомая уже нам физиономия. Она отличалась тем, что скука и недовольство в ней резко сменились на жгучее любопытство.

Колпак съехал немного набок, открыв взору окружающих оттопыренное ухо.

– Это не столь страшно, – легкомысленно и в то же время очень мило махнула рукой девушка в белом. – Мой знакомый болеет ветрянкой. Ее может лечить и человек без специального образования.