Читать книгу - "Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина"

Тут Поволоцкие заметили Морского со Светой. Осознав, как ужасно выглядит со стороны (муж в тюрьме, а она по ресторанам расхаживает!), Света ринулась объяснять, в чем дело.

– Погодите, давайте присядем, – перебил Морской. – Борис не будет возражать, если мы тоже переместимся за выбранный им столик?

Борис не возражал, а возражениям Светы (какой столик, ведь времени на общение с Мессингом остается все меньше!) никто не придал значения.

– Мы все равно должны сначала дождаться чая, – пояснил Морской и наконец тоже переключился на разговор по существу.

– То есть, – выслушав просьбу, Александр Иванович перевел серьезный, внимательный взгляд на Свету, – я должен пойти с вами и под предлогом интереса к высокому искусству психологических манипуляций расспросить артиста про то, откуда он узнал об аресте Николая?

– Или под любым другим предлогом! Какая разница? – выпалила Света и тут же, испугавшись собственной наглости, прикрыла рот ладонью. На какой-то миг ей показалось, что все пропало, и Александр Иванович откажется иметь дело с бестолочью, неуважительно отзывающейся об искусстве…

Муж и жена Поволоцкие красноречиво переглянулись.

– Мы можем разделиться, – явно в ответ на незаданный вопрос Александра Ивановича предложила Галина.

– Пойдешь со мной к гипнотизеру? – обратился Поволоцкий к белокурому Бореньке. Тот, мигом растеряв всю солидность, радостно засиял, горячо кивая головой.

Через пятнадцать минут Поволоцкий с сыном, Морской и Света уже входили в лифт. В кабину набилось еще несколько человек, и Поволоцких оттеснили вглубь. Сквозь скрип двери, закрываемой празднично разодетым лифтером, было слышно, как маленький Боренька тихонько напевает. Света узнала арию из оперы «Руслан и Людмила».

«О, моя Людмила, Лень сулит мне счастье!» – разносило гулкое эхо, и Поволоцкий, заслышав «Лень» вместо «Лель» громко расхохотался.

– Саша! – с наигранной строгостью призвал к тишине малыш, но тут же переключился на другое: – Отчего это я называю тебя по имени?

– Так бывает, – серьезно, словно взрослому, ответил Поволоцкий. – Привык. Слышал, что все так называют, и ты так называешь…

Лифтер с улыбкой распахнул двери, призывая освободить кабину. На выход ринулись сразу все. В холле творилось нечто невообразимое: ослепляли вспышками репортеры, гудели, ревностно расспрашивая друг друга о цели визита, официальные представители всевозможных инстанций, лоснились застегнутые на все пуговицы душные пиджаки, истерично вздыхали о необходимости встречи с покидающим город Мессингом безумные женщины…

– Поэтому я и не был в восторге от вашей идеи прийти провожать, – прошептал вдруг появившийся рядом с Морским Вольф Григорьевич, – Когда я гастролирую с цирком, вокруг куда спокойнее, а сольные командировки всегда дают окружающим ложные надежды…

Очередной репортер выкрикнул нелепое: «Улыбочку на дорожку!» и подтолкнул в спину недовольного освещением фотографа. Морской, Света и Поволоцкий шарахнулись, чтобы не попасть в кадр. Перед Вольфом Григорьевичем остался только растерявшийся Боренька. Лицо Мессинга мгновенно потеплело.

– Вы тот поэт, которому наш обожающий всех объединять Морской решил навязать мое общество? – Мессинг склонился над Боренькой, протягивая конфету, а сам поднял глаза на Поволоцкого.

– В некотором смысле, – буркнул Александр Иванович, явно недовольный дурацким положением, в которое попал.

– Вольф Григорьевич очень любит детей! – сказал гипнотизер, обращаясь уже только к Борису. – Я вижу человеческие мысли, и только детские меня не огорчают.

– Так не бывает, – осторожно прошептал Борис, оглядываясь на отца.

– Всякое бывает, – пожал плечами Поволоцкий и покровительственно взял Борю за руку.

– Я докажу, – Мессинг с хитрым прищуром присел возле малыша, и все вокруг притихли, предвидя волшебство. – Как жаль, что здесь у меня совершенно нет книжек. Давай ты прочитаешь нам стихотворение или рассказ. Любой. Первое, что в голову придет. И загадаешь мысленно одно слово из него. Я выслушаю и назову тебе это слово. Идет?

– «Доктор Пачини вошел в хлев и кормил людей, пришедших из размалеванных вывесками улиц. Потом он вошел в интеллигентное сияющее стекло двери», – проговорил включившийся в эксперимент Боренька, с любопытством и даже вызовом глядя на собеседника. Вокруг загалдели, утверждая, мол, вот и чудо: ребенок явно под гипнозом, раз говорит такую ерунду.

– Елена Гуро, – сквозь зубы прокомментировал Поволоцкий, то ли оправдываясь, то ли просвещая. – Альманах «Лирень», 1920 год.

– Ты загадал сразу все слова! – воскликнул между тем Мессинг. – Так не честно!

Боренька восхищенно хлопнул в ладоши, и все вокруг тоже зааплодировали, хотя и не понимали, о чем речь.

– Вольф Григорьевич этого так не оставит! – притворно озабоченно пробормотал Мессинг и подмигнул Поволоцкому. – Пойдемте в номер! Для чистоты эксперимента непременно нужен печатный текст, а в номере – я вспомнил – имеется кое-какая подборка прессы. – И прибавил для недовольных уходом звезды поклонников и провожатых: – Вольф Григорьевич не может отказать ребенку!

Морской и Света, разумеется, остались в холле.

– Как думаете, – шепнула Света, – Александр Иванович не подведет? Не забудет расспросить о Коле?

– Уверен, что не подведет, – заверил Морской и тут же все испортил: – А вот расспросит ли о Коле, я не знаю.

Когда Поволоцкие и Мессинг снова появились в холле, у Светы не было ни малейшей возможности приблизиться к Александру Ивановичу. Она старательно махала руками, корчила вопросительные гримасы, посылала мысленные сигналы – но все напрасно. Узнать, спросил Александр Иванович о Коле или нужно подбираться к Мессингу как-то по-другому, не получалось. А гипнотизер между тем собирался исчезнуть.

– Такси уже прибыло, вынужден откланяться, спасибо за отменный прием! – громко сказал Вольф Григорьевич и все – кто-то по долгу службы, но большинство явно действительно по велению души – кинулись жать ему руку и говорить прощальные теплые слова. Еле отбившись, подхватив под мышку небольшой портфель и распорядившись насчет чемоданов, Вольф Григорьевич направился к лифту. Цель ускользала!

– Что же вы стоите, Светлана? – внезапно обратился Мессинг к Свете. – Скоро поезд, времени мало, а вам, я вижу, действительно необходимо поговорить со мной. Товарищ Морской, вы со своей очаровательной спутницей не откажетесь проехаться вместе со мной до вокзала?

На ватных ногах, бережно ведомая под локоть Морским и провожаемая недовольными взглядами остающихся в холле, Света отправилась следом за Мессингом.

«Как он узнал? Волшебник! Настоящий волшебник! Надо взять себя в руки и понять, что спрашивать!» – проносилось в бедной Светиной голове в тот момент, как Морской открывал дверцу такси, а Мессинг, коротко переговорив с людьми из машины сопровождения, спешно усаживался вперед рядом с водителем.