Читать книгу - "Государевы конюхи - Далия Трускиновская"

Встал и Деревнин.

— Пойдем, что ли, батюшка Роман Иванович, поглядим, — сказал он и взглянул на Башмакова: верно ли ведет себя?

Боярин не ответил. Некая мысль его мучила. Вдруг он подошел к Стеньке и, схватив его за плечи, несколько раз основательно встряхнул.

— Врешь ведь, блядин сын! Врешь! Не лазил ты туда!

— Пусти его, боярин! — приказал Башмаков столь громко и уверенно, что Троекуров замер. — Стыдись! Он службу исполняет! Это дело — розыск Земского приказа, и ты его трогать не смей!

— Земский приказ мне не указ… — буркнул Троекуров, но Стеньку от себя отпихнул.

Сила в нем сохранилась еще немалая — от хорошего толчка ярыжка отлетел и ударился о стенку.

— Роман Иванович, подумай хорошенько, — принялся усовещивать боярина Башмаков. — Что будет, коли по розыску явится, будто ты мастерскую воровских денег покрывал? Позор на весь твой род, а тебя — хорошо, коли по упросу государыни келейно накажут плетьми, рубахи не снимая. А то и без рубахи, да на людях — после такого срама тебе только в дальнюю обитель грехи замаливать.

— Не покрывал я воров и про мастерскую впервые слышу, — сказал Троекуров. — А залезть ко мне в погреб он не мог, я тот лаз велел заложить. Врет он, вот как перед Богом скажу — врет!

— Уж не сегодня ли ты велел его заложить? — Башмаков прищурился. — Сколько лет ту дыру открытой держал, а сегодня вдруг опомнился?

— А коли сегодня?

— Выпустив через тот лаз воров, что из подземной мастерской сбежали? Полно, Роман Иванович, врать-то. Коли лаз заложен — это против тебя первая улика. Степа, я тебе приказываю собрать внизу дворню и добраться, кому из людишек своих боярин приказал заложить тот лаз. Ступай!

Стенька быстро поклонился Башмакову и кинулся прочь из горницы. Он снова был счастлив — он верил, что Башмаков разберется в этом деле.

— Стой, ярыжка! — крикнул Троекуров.

Стенька так и окаменел спиной к начальству. Потом медленно повернулся.

Деревнин, уже мало что понимавший, стоял приоткрыв рот. Башмаков — подняв руку, словно бы безмолвно приказывая подьячему молчать. А Троекуров опустил коротко остриженную голову, уперся в грудь нечесаной бородой, и по всему видать — было ему тяжко.

Тишина была такая, что впору заорать, заблажить, как кликуша в храме, — лишь бы ее не стало. Стенька ошалело смотрел на всех поочередно — на подьячего своего, утратившего смысл беседы, на Башмакова, с его умным прищуром и строгим взглядом серых глаз, на Троекурова, огромного и явно пребывавшего душой вне горницы, опять на Башмакова — который, хоть и ниже боярина на целую голову, хоть и без малейшей надежды на приличную дьяку дородность, казался сейчас куда сильнее мощного и плечистого Троекурова.

— Согрешил, окаянный… — тихо сказал боярин. — Да поделом же им и досталось. Кому и карать за блуд, как не мне…

— Что за блуд, Роман Иванович? — так же негромко, почти задушевно спросил Башмаков. — Сделай милость, говори внятно.

Боярин молчал долго, как бы подыскивая слова.

— Женишка моя… прелюбы сотворила… с моим же приказчиком Васькой…

— Покарал, стало быть? — Башмаков не возмутился, не вскричал о каре за смертоубийство, он всего лишь уточнил, и Деревнину со Стенькой понравилось, как он это сделал.

— Покарал.

Башмаков посмотрел на подьячего, как бы спрашивая: Гаврила Михайлович, может ли быть связь между прелюбодеянием боярыни и незакопанным лазом в подвале? Но в сей области Деревнин был куда как поопытнее дьяка в государевом имени Башмакова. Наконец-то он воспрял духом! Картина злодейства сразу же сложилась у него в голове отчетливо и с подробностями.

— Я полагаю, Дементий Минич, боярин сие дело давно уже задумал — когда дом свой перестраивать затеял, — произнес Деревнин. — Он, Троекуров, женившись, велел все переделать, добрых мастеров сыскать. Погляди, какой резьбой терема изукрашены. А как у нас водится, поверху-то глянец, а под ним — и Боже упаси. Под боярскими теремами двухъярусный подвал, в котором с польского времени и зерно, и Бог весть что хранится, их бы или засыпать совсем, или в дело употребить, как у хороших хозяев бывает. А коли ни одно, ни другое — то либо хозяин плохой, либо что-то держит на уме. Такой подземный ход — лучшее место, чтобы мертвые тела прятать. Занес их туда, подкопал малость — их и завалило. Ведь там, под погребом, и лежит, Роман Иванович, жена твоя? И с приказчиком вместе?

— А поделом им, — глядя в пол, буркнул Троекуров. — Они уж давно слюбились. Как я его в дом взял…

— Гаврила Михайлович! Вели своим людям докопаться, когда этот Васька был в приказчики взят! Только без лишнего шума, — распорядился Башмаков. — Не вышло бы, что убиенный младенец — его сынок. И тогда-то более не будет тебе нужды гоняться за убийцей.

Деревнин ахнул — и ведь верно…

Проведав, что жена поддалась соблазну, боярин мог провести свой розыск, сопоставить сроки и понять, что мальчик, к которому он так привязался, ему не родной. А когда гордый и самолюбивый человек выясняет про себя такие новости, можно ждать всякой дури. Смерть ребенка могла стать местью его блудливой матери, а потом, дав бедной женке вволю помучиться, Роман Иванович и ее порешил.

— Как твоей милости угодно, — сказал подьячий, вставая.

Боярин же дернулся, словно желая что-то выкрикнуть, да вдруг обмяк. Сев на табурет, как будто ноги более не держали, он так сгорбился, как не всякому нищему у Спасских ворот удалось бы. И голову на сложенные руки положил, словно в надежде заснуть, чтобы более не просыпаться.

— Не торопись, — удержал подьячего Башмаков. — Тут еще вопросы есть. Роман Иванович, как ты проведал, что жена твоя тебе неверна?

— Добрые люди сказали, — отвечал боярин, но не сразу.

— Кто те люди? Точно ли правду сказали? Ведь сам знаешь, Роман Иванович, это дела теремные, со стороны мало ли что покажется.

— Не со стороны, Дементий Минич. Свои же, домашние…

Деревнина осенило.

— Дементий Минич, так он же, Троекуров-то, одним камнем двух зайцев зашиб, похоже!

— Как так? — Башмаков повернулся к подьячему.

— Знать это доподлинно могли бабы и девки, что при боярыне и ее сыночке состояли. А их, когда дитя исчезло, всех по его челобитной велено было взять за приставы и в острог поместить, а потом пытать, пока правды не скажут. Сдается, та добрая душа, что на боярыню донесла, уже мертва, а коли так — то и концы в воду!

— Это ты складно придумал, — сказал дьяк. — И Роману Ивановичу то на руку… Коли бы он и младенца, и боярыню порешил, свалить все на покойную клеветницу — чего ж лучше? Да только это не было бы правдой. Роман Иванович! Точно ли ты убил дитя? Про боярыню и приказчика не спрашиваю — про дитя отвечай!

Стенька боялся вздохнуть — ведь сейчас Башмаков может пустить в ход плоды его, Стенькиных, изысканий!