Читать книгу - "Миллионы Стрэттон-Парка - Дик Фрэнсис"

Полицейский вежливо задал неизбежный в таких случаях вопрос.

– Я был у себя в ванной, раз вас это так интересует, – пояснил Дарт, оставив присутствующим домысливать, чем таким он занимался у себя в ванной.

Я решил задать вопрос:

– Мистер Квест – это такой высокий человек с бородой, в вязаной шапочке и с плакатом «Права лошадей прежде всего»?

Полицейский подтвердил, что да, это он.

– Он подходит под ваше описание, да, сэр.

– Тот самый человек! – воскликнула Марджори.

– Скотина, – откомментировал Конрад.

– Этот человек выскакивает перед вашим автомобилем, – сказала Марджори возмущенно. – Не сомневайтесь, он в конце концов добьется своей цели.

– Какой цели, мадам?

– Быть сбитым, конечно. Театрально упасть при малейшем прикосновении, пострадать за дело. С такими людьми нужно ухо держать востро.

Я спросил:

– Вы уверены, что мистер Квест сам вчера был у ворот в восемь двадцать утра?

– Он говорит, что был, – ответил полицейский.

– В Страстную пятницу? В день, когда никто не ходит на ипподром?

– Говорит, что был там.

Мне надоел этот разговор. Не было никаких сил. Дарт со своим автомобилем столько раз въезжал и выезжал с ипподрома через эти ворота, что любому пикетчику не составляло труда описать машину вплоть до наклейки на помятом заднем бампере: «Если вы можете это прочитать, сбросьте скорость». Дарт досадил Большой бороде в тот день, когда я был с ним. Большая Борода, Гарольд Квест, чувствовал, что просто должен поднять шум. Где же лежит правда?

– А вы, мистер Моррис… – зашелестели листочки записной книжки, полицейский смотрел в записи. – Нам сказали, что вы должны быть задержаны в больнице, но когда мы приехали допросить вас, нам сказали, что вы сами выписались из больницы. Вас официально не выпускали.

– Какие странные слова! – вырвалось у меня.

– Что?

– Задержать, выпустить. Как в тюрьме.

– Мы не могли найти вас, – стал оправдываться полицейский. – Получалось, что никто не знает, где вы.

– Ну ладно, теперь я здесь.

– И… э… мистер Джек Стрэттон утверждает, что приблизительно в восемь пятьдесят сегодня утром вы напали на него и сломали ему нос.

– Джек Стрэттон ничего подобного не утверждает, – непререкаемым тоном проговорила Марджори. – Джек, скажи.

Хмурый юнец, прижимавший к лицу носовой платок, не пропустил мимо ушей звеневшего в голосе Марджори недовольства и промямлил что-то вроде того, что, наверное, наткнулся на дверь. Невзирая на возмущенные протесты Кита и Ханны, полицейский послушно вычеркнул пометку в своей записной книжке. Он сказал, что его начальство хочет выяснить у меня, где находилась взрывчатка «перед взрывом от детонации». Где, спрашивали они, можно будет меня найти?

– Когда? – спросил я.

– Сегодня утром, сэр.

– В таком случае… наверное, здесь.

Посмотрев на часы, Конрад объявил, что вызвал эксперта-взрывника и инспектора из местного совета для консультации, как лучше снести старые трибуны и расчистить площадку для новых.

Разозленный Кит сказал:

– Ты не имеешь права делать это. Этот ипподром такой же твой, как и мой, и я хочу продать его, и, если мы продадим его строительной компании, она будет разбирать трибуны, и нам это ничего не будет стоить. Мы не перестраиваем.

Испепеляя его взглядом, Марджори сказала, что нужно получить заключение экспертов, можно ли восстановить трибуны в том виде, как они были, и покроет ли страховка, которая имеется на ипподром, какие-либо другие расходы.

– Прибавьте страховку к прибыли от продажи, и все мы выиграем, – упрямо твердил Кит.

Полицейским все это было неинтересно, и они перебрались в стоявший на улице у входа автомобиль, где, по всей видимости, вступили в переговоры с начальством по своему радиотелефону.

Я с сомнением задал Роджеру вопрос:

– А можно восстановить трибуны?

Он ответил с известной мерой осторожности:

– Об этом рано говорить.

– Конечно, можно, – безапелляционно заявила Марджори. – Все можно восстановить, если только решиться.

«Это будет ошибкой, – подумал я, – фатальной ошибкой для будущего ипподрома Стрэттон-Парк».

Семья продолжала препираться. Они все приехали в такую рань определенно с целью помешать принятию одностороннего решения. Они выкатились из конторы сцепившейся сворой, каждый боялся оставить других, чтобы те не сумели сделать по-своему. Роджер с досадой посмотрел им вслед.

– Вот так ведутся дела! И ни Оливеру, ни мне не платили после смерти лорда Стрэттона. Он сам подписывал чеки. После него право подписи осталось только у миссис Биншем. Прошлую среду, когда мы с ней обходили ипподром, я объяснил ей это, она сказала, что ей все понятно, но когда я вчера напомнил ей еще раз – тогда, когда она приехала сюда после взрыва, она сказала, чтобы я не приставал к ней в такой момент. – Он тяжело вздохнул. – Все это очень хорошо, но мы уже больше двух месяцев ничего не получаем.

– Кто платит обслуживающему персоналу ипподрома? – поинтересовался я.

– Я. Так установил лорд Стрэттон. Кит против. Говорит, это лазейка для махинаций. Судит по себе, конечно. Но так или иначе, единственно, кому я не могу выписывать зарплату, это Оливеру и самому себе.

– Вы подготовили чеки?

– Моя секретарша подготовила.

– Тогда давайте их мне.

– Вам?

– Она подпишет при мне эти чеки.

Не спрашивая, как, он просто открыл ящик стола, вынул конверт и подал мне.

– Суньте его мне в пиджак, – сказал я.

Он глянул на мои костыли, покачал головой и положил конверт в мой пиджак.

– Что, – спросил я, – трибуны полностью разрушены?

– Лучше взгляните своими глазами. Кстати, имейте в виду, никого близко не подпускают. Полиция оцепила все вокруг.

Из окна конторы не было видно, чтобы трибуны сильно пострадали. Видны были только боковая стена, крыша и часть трибун.

– Лучше было бы посмотреть на дыры без Стрэттонов, – сказал я.

Роджер почти расплылся в улыбке.

– Да никто из них и не решится оторваться от других родственничков.

– Я тоже так подумал.

– У вас идет кровь. Нужно в больницу.

– Марджори сказала, что я пачкаю стену, – кивнул я. – По-моему, сейчас уже прекратилось.

– Но… – Он не договорил.

– Я туда съезжу для текущего ремонта, – успокоил я его. – Только Бог его знает, когда. Там так долго приходится ждать.