Читать книгу - "Роковая награда - Игорь Пресняков"

В голову ему пришла неожиданная мысль: «А ну как они и не живут здесь вовсе? Приезжают из столицы, грабят и – в обратный путь! Есть у них, скажем, информаторы в различных городах, а бандиты катаются себе на поездах и грабят там и сям. Занятно!» Но тут же мозг пронзила и другая мысль: «А что, если эта банда не криминальная, а политическая? Устраивали же Камо и Коба-Сталин „эксы“[54]до революции, для нужд партии деньги добывали?!»

Мысли о разбойной романтике вмиг развеялись, Черногоров стал сосредоточен и хмур. «Заговора только не хватало! Третий год в губернии спокойно… Хотя… Заговор – он тоже неплох, в определенном смысле. Его можно по-своему использовать. Заговор что меч – вещь обоюдоострая… А хорошо было бы связать политически окрашенных налетчиков с ворчливой некомсомольской молодежью, с интеллигентами паршивыми, с парочкой биржевых дельцов, да и с белой эмиграцией! Туда же свалить и разную сволочь из партийных кругов». Черногоров крепко задумался над создающейся интригой.

«Однако мне нужно стоять в стороне. Не должно это идти „от Черногорова“. Пусть налетчики погуляют, осмелеют, распояшутся. А раскрыть банду и связать ее с политическими фигурами должен человек чистый, лучше новый. Он и сам-то ничего не будет понимать, если его грамотно направить. Через Гринева, например».

Павел Александрович Гринев был правой рукой Черногорова. Ненавидели его пуще шефа. «Черногор – тот хоть большевик, рабочей кости, а хлюст Гринюта – белогвардейская мразь, пес цепной», – перешептывались не только обыватели, но и сотрудники ГПУ. Гринев и вправду был когда-то поручиком в деникинской контрразведке. Попался он в руки Черногорову в страшном девятнадцатом, когда белые армии юга России стояли у ворот Москвы. Схватили Гринева чудом – во время внезапного контрнаступления. К бешеному недоумению коллег, Черногоров Гринева не расстрелял. Более того, его даже не пытали черногоровские «дуболомы». Черногоров заперся с Гриневым в кабинете и сидел всю ночь. А утром трибунал оправдал беляка-контрразведчика как «раскаявшегося», и уже вечером тот был в штате «черногорцев».

Гринев стремительно поднимался, выполняя самую черную, но и ответственную работу. Начальство ценило его за преданность и фантастическую работоспособность, а видавших виды «дуболомов» из осклизлых от крови подвалов Павел Александрович поражал неслыханной жестокостью. Горький смех у чекистов вызвала статья Гринева «Былое», опубликованная в губернском альманахе ОГПУ «На страже». Автор писал о застенках белогвардейских контрразведок, о тысячах замученных коммунаров и о справедливости ВЧК. (Статья приурочивалась к 5-летию органов.) Старые чекисты говаривали друзьям: «Упырь-то былой опыт вспоминает! Ему все одно – вешать да убивать, а у белых или у красных – какая для сволочи разница?»

Однако внешне впечатления палача Гринев не производил. Был он симпатичен и хорошо сложен, годков от роду имел не более двадцати восьми, не замечен был ни разу пьяным либо в предосудительных компаниях, недавно обзавелся женой. Неприятными были его глаза – светло-серые, чуть навыкате, неподвижные и пугающие некоей страшной пустотой, за которой ощущалось дыхание смерти.

Во время ленинского призыва Гринева приняли кандидатом в члены партии. Не могли не принять – рекомендацию дал сам Черногоров. На партсобрании он горячо расхваливал Гринева, говорил, что только при Советской власти могут так кардинально меняться люди – проделать путь от врага революции к другу и защитнику всех трудящихся. Кое-кто даже засомневался в дурной репутации Павла Александровича: «Черт его знает, может, парень и вправду перековался? Опять же, кто-нибудь должен выполнять грязную работу», – размышляли партийцы.

* * *

Черногоров позвонил и приказал принести кофе. Минут через пять появилась Зинуля, секретарша зампреда, голубоглазая, крепко сбитая красавица-брюнетка лет тридцати.

Все чекисты знали, что Зинуля, или, как ее называли в глаза, Зинаида Сергеевна, – любовница Черногорова с 1920 года. Поговаривали, что подобрал он Зинулю в Крыму, сумел опытным глазом рассмотреть в больной тифом девушке редкую красоту, вывез, отогрел и воспитал «для себя». Зинуля была искренне благодарна Черногорову, в чем не раз признавалась приближенным подругам.

Зампред взял в руки чашечку и полюбовался удаляющимся задом Зинули. Она знала, что он смотрит ей вслед, и перед дверью обернулась – улыбнулась, сверкнув ослепительными белыми зубами.

Отхлебнув кофе, Черногоров в который раз вспомнил о знаменитом разговоре с полпредом ОГПУ Медведем в сентябре 1922 года. Тогда на вопрос своего «шефа»: «Тебе эта сука не надоела?» – Черногоров выдал ответ, ставший афоризмом ГПУ: «Я бы ее, Платон Саввич, держал хотя бы за то, что она дивно умеет готовить кофе. Не говоря уж об иных талантах».

* * *

Через полчаса явился Гринев с доставленной гражданкой Савосиной. В кабинет вошла немолодая матрона с важным, презрительно-обиженным выражением лица.

– Что ж это, а? Товарищ начальник! Берут без мандату, без объяснений. Тащут, везут меня, больную женщину. А торговля стоит! Денек-то нынче воскресный, самый базар, – верещала, усаживаясь, доставленная.

Эту дамочку никому в городе не надо было представлять, – все, от мала до велика, знали Марью Ивановну Савосину, королеву базара. В воровском же мире называли ее «Мамочкой», ласково и уважительно.

Мамочка была когда-то обыкновенной торговкой мясом, однако в гражданскую судьба Марьи Ивановны круто изменилась. Поначалу стала она мешочницей – хлебной спекулянткой, затем приумножила капитал и уже сама не таскалась по поездам и толкучкам, а сидела на месте и считала барыши. Жулики приметили оборотистость и скрытность Савосиной и предложили ей другой «барыш» – продажу краденого. Так она и стала барыгой, причем самой крупной и известной. Свой бизнес Мамочка вела так ловко, что «уголовка» не могла взять ее с поличным ни на одном деле – Марья Ивановна выкручивалась изо всех перипетий. В двадцать первом попалась она Гриневу. Вышла Мамочка из особняка чекистов через неделю больная и измученная, но даже Гринев ничего от нее не добился.

Жила Марья Ивановна у милого ее сердцу базара с двумя невесть от кого рожденными дочерьми. Размерами и внешностью дочки походили на мамулю. Звали их в народе «десять плюс десять». «Кто свезет десятипудовую дочурку с места, тот получит в приданое от Мамочки десять пудов добра», – так пошутил когда-то покойный вор-карманник Проруха. Мамочкины дочки, Валечка и Танечка, были голубой мечтой всех городских жуликов. «Залечь бы в спячку на одно такое достояние, а другим прикрыться!» – мечтал, изображая груди дочек, вор-форточник Клоп. На эти слова Мамочка просила людей добрых передать Клопу следующее: «Была бы у Клопа умная башка да банкирская мошна али, на худой конец, мужицкая стать, – вот тогда б и я смогла! А так что? Сам – Клоп, и за душой – вша на аркане!»

Выслушав в качестве приветствия Мамочкину тираду о беззакониях, творимых властями над честными людьми, Черногоров коротко спросил: