Читать книгу - "Соглядатай Его Величества - Пол Догерти"

Корбетт вошел внутрь, и сразу же от чувства невыносимой жути сердце у него сжалось: он ведь знал, что вступает в мир подземных тюрем и пыточных камер Тауэра. Он напрягал слух, тщетно силясь уловить звуки птичьего пения или детских игр. Ему хотелось бы уцепиться за эти мирные звуки, найти в них утешение. Дверь за ним захлопнулась; проводник почиркал кремнем, снял горящий факел со стены и подал Корбетту знак снова следовать за ним. Они спустились по влажным, покрытым плесенью ступенькам. Ниже этой лестницы находилась огромная пещера, и Корбетт содрогнулся, заметив жаровни с остывшим пеплом, длинный, весь пропитанный кровью, стол, здоровенные щипцы и зазубренные железные прутья, валявшиеся возле зеленоватых от сырости, замшелых стен. Факелы пылали, отбрасывая тени поперек островков света: эти тени — призраки, подумалось Корбетту, души умерших, замученных здесь людей. Английское общее право возбраняло применение пыток, но здесь, в мире осужденных, не существовало никаких правил, никакого общего права, никаких предписаний закона, кроме воли Власти.

Они прошли по посыпанному песком полу и углубились в один из тоннелей, который вел из этого преддверия ада вниз, в глубину подземелья. Там освещение было еще скуднее, лишь кое-где горели лучины. Они прошли мимо окованных дверей камер, в каждую дверь была вставлена маленькая решетка. Когда они завернули за угол, навстречу им выскочил, будто паук из зловещей тени, толстый тюремщик в грязной кожаной куртке, таких же штанах и фартуке, — словно ожидавший их прихода. Спутник Корбетта что-то пробормотал надзирателю, тот качнулся и дернулся, и его рот растянулся в заискивающей улыбке. Он повел посетителей за собой, остановился возле одной из камер и, звеня связкой, вставил ключ в скважину. Дверь открылась, и Корбетт взял из рук стражника смоляной факел.

— Подождите здесь, — попросил он, — мне нужно поговорить с ним наедине.

Дверь с лязгом захлопнулась у него за спиной, и Корбетт поднял факел повыше: в камере было темно и тесно, камыш на полу давно превратился в мягкое склизкое месиво, зловоние стояло невыносимое.

— А-а, Корбетт. Пришли позлорадствовать?

Чиновник поднял факел еще выше и увидел в дальнем углу, на низкой кровати, Уотертона. Одежда на нем уже превратилась в грязные лохмотья. Шагнув вперед, Корбетт заметил синяки на небритом лице узника; левый глаз почти заплыл, распухшие губы — в крови.

— Я бы поднялся, — послышался голос Уотертона, отрывистый и сдавленный, — да только мои стражники не отличаются любезностью, и у меня распухли лодыжки.

— Не вставайте, — поспешил ответить Корбетт. — Я пришел сюда не для того, чтобы злорадствовать, а чтобы расспросить вас и, быть может, помочь.

— Каким же образом?

— Вас схватили и бросили в темницу, — ответил Корбетт, — потому что мы полагаем… Вернее, потому что все улики указывают на то, что предатель в совете Эдуарда — это именно вы.

— И вы так считаете?

— Возможно. И только вы можете меня разубедить.

— Но я снова спрашиваю — каким образом?

Корбетт сделал шаг вперед и посмотрел на Уотертона. На лице молодого человека застыло выражение угрюмой отваги, но в глазах затаился страх.

— Объясните, откуда у вас богатство?

— У моего отца имелись большие сбережения, которые он держал у итальянских банкиров. Это могут подтвердить семейства Фрескобальди и Барди.

— Проверим. А ваш отец…

— Противник короля Генриха Третьего, — с горечью признался Уотертон, потирая открытую ссадину на ноге, которая виднелась сквозь лохмотья.

— Вы разделяете его взгляды? — тихо спросил Корбетт.

— Нет. Предателей ждет смерть через удушение. Я к ней не стремлюсь. — Уотертон попробовал приподняться: стальные кандалы натерли ему запястья. Звенья цепей недовольно звякнули.

— А моя мать, — почти сорвавшимся голосом продолжил Уотертон. — Разве одно то, что она француженка, — уже государственная измена?

— Нет, — резко ответил Корбетт, — но вот тайком сноситься с французами — это уже государственная измена.

Уотертон в ярости дернулся, и его оковы скрежетнули и загремели.

— Вы не можете этого доказать!

— Значит, вы этого не отрицаете.

— Нет, отрицаю! — прорычал Уотертон. — И нечего разыгрывать треклятого умника и приписывать мне то, чего я не говорил. Я не понимаю, о чем вы толкуете.

— В Париже, — пояснил Корбетт, — в Париже французы одаривали вас благоволением, удостаивали вас особых почестей и подарков.

Уотертон устало повел плечами:

— Я и тогда не знал, и до сих пор не знаю, почему мне оказывались такие знаки внимания.

— А зачем вы встречались с де Краоном и с какой-то молодой темноволосой женщиной — тайно, ночной порой, в какой-то парижской таверне?

Даже при тусклом свете смоляного факела Корбетт заметил, как от тощего лица Уотертона отхлынула кровь.

— Не понимаю, о чем вы!

— Да все ты понимаешь! — заорал Корбетт. — Значит, ты предатель, ты — шпион? Это ты послал на смерть Эспейла и других? Погубил всю команду корабля? Ради чего? Чтобы унять зуд в одном месте!

Уотертон ринулся вперед, оскалив зубы и зарычав, как цепной пес, и его угрюмое лицо исказила свирепая гримаса. Корбетт невозмутимо наблюдал, как тот яростно когтит воздух, лязгая оковами.

— Расскажите мне, — снова заговорил Корбетт, когда Уотертон, всхлипывая, повалился обратно на грязную кровать. — Расскажите мне правду. Если вы невиновны, через несколько часов вас освободят. Пока же вы барахтаетесь в глубокой трясине и связаны крепче, чем муха в паучьих сетях.

Корбетт умолк.

— Почему французы благоволили к вам? Кто та девушка, которая приходила к вам вместе с де Краоном? Вы состояли в переписке с лордом Морганом из Нита?

Уотертон глубоко вздохнул.

— Мой отец бунтовал против короны, — медленно заговорил он. — Но я не мятежник. Моя мать была француженкой, но я не француз. Мои богатства принадлежат мне. Я храню верность Эдуарду Английскому. Я не знаю, почему де Краон благоволил ко мне. Как секретарь я отвечал за отсылку королевских писем к этому предателю-валлийцу, но не больше, чем вы, собирался вести с ним тайную переписку!

— А та девушка в Париже?

— А это, Корбетт, вас не касается. Это моя личная тайна. Ради бога! — прокричал Уотертон. — Если бы всякого, кто тайком встречается с женщиной, обвиняли в измене, тогда мы бы все простились с жизнью!

— Откройте мне ее имя!

— Ни за что!

Корбетт пожал плечами и, повернувшись, постучал в дверь камеры.

— Корбетт!

Хьюго оглянулся и вздрогнул при виде ненависти в глазах Уотертона.

— Послушайте, Корбетт, — прохрипел узник, — если бы я вам все рассказал, вы бы не поверили. Вы — одинокий человек, Корбетт, добродетельный человек с острым умом и мертвой душой. Может быть, когда-то вы и любили, но давно уже позабыли, что это такое. Так зачем мне рассказывать вам что-то? Я ненавижу вас, ненавижу вашу пустоту! Пусть из самых недр Преисподней явятся Сатана со всеми его бесами, чтобы заполнить эту вашу пустоту!