Читать книгу - "После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн"

Госпитальеры неоднократно меняли герб и штандарт, но в итоге приняли восьмиконечный крест — четыре наконечника стрелы, сходящихся в центре, — и назвали в честь ордена мальтийским. Джек подумал, что где-то уже видел такой, но не мог вспомнить где: память будто окутал дым веков — сожжение неверных, падение древних стен, конец света.

Когда Джек вернулся из фотомагазина, Бет уже была дома, а Макси О’Рурк только что закончили работу и пили кофе на кухне. Сидя перед телевизором, он слышал их приглушенный разговор, доносившийся сквозь сводку новостей. Задняя дверь, выходившая во двор, была открыта, и Джек видел, как гряда облаков меняет цвет, освещаемая лучами заходящего солнца. Бет повернулась к Джеку:

— У министра О’Рурка есть деловое предложение.

О’Рурк поднял свою кружку.

— Как я уже говорил, мы нашли материал, чтобы подправить кровлю. Отличный песчаник, просто песня.

— Хорошо. Очень хорошо.

Облака утратили цвет; на небе долгое время виднелись лишь их очертания. Джек поймал взгляд Макса: было в его глазах что-то неприятное, губы кривились в скептической улыбке, которая таяла подобно облакам.

— Макс рассказывал нам про Владивосток, — сказала Бет.

— Что-нибудь интересное? — просто из вежливости спросил Джек.

Прежде чем она успела ответить, Джек разглядел на кухонном столе кусок песчаника. На камне имелась резьба — примерно полдюйма глубиной. Гавань, полуостров, верфи. Грузовое судно на первом плане, рябь на воде. На полу осталась кучка песка.

Бет опередил О’Рурк:

— Потрясающая история, честное слово. Его жена познакомилась через Интернет с каким-то парнем отсюда, вынудила его купить ей билет и смылась из России. Все ее друзья так и поступали, как говорит Макс. Он приехал сюда за ней, а в итоге решил остаться. Он всюду носит с собой листок, где написано его имя и так далее. Я научил его нескольким английским словам, чтобы хоть названия предметов знал.

— Джек говорит по-русски, — заметила Бет.

«Почему бы и нет?» — подумал Джек и ответил по-русски:

— Да, говорю.

Макс никак не отреагировал. Что-то не так с произношением — или он, например, говорит на диалекте, близком к другому языку? Странное это место, Владивосток — форпост, окруженный Азией, кириллица в море иероглифов. Джек попытался представить себе, как Макс преследует свою жену, и не смог — трудно вообразить, чтобы этот человек с глазами сфинкса оказался способным на такие страсти.

— Все, о чем он может говорить, — это резьба по камню, — сказал О’Рурк.

— Макс вырезал эту штуку буквально только что, — добавила Бет. — Прямо у нас на глазах.

Джек коснулся камня — песчаник оказался грубым на ощупь и царапал кожу. Он провел пальцами по очертаниям гавани и корабля. Едва Джек успел убрать руку, Макс схватил молоток и стамеску и принялся вырезать полумесяц на небе.

— Давайте вмонтируем его в крышу, — предложил О’Рурк и кивнул Максу.

Тот поднял камень и понес наружу. Джек и Бет смотрели, как он ставит его наземь рядом с грудой других неподалеку от могилы Констана.

— Совсем как на открытке, — заметил О' Рурк.

Небо потемнело до цвета индиго, облака стали угольно-черными. Свет из кухни, падавший на резной камень, делал изображение расплывчатым, что сразу напомнило Джеку рисунки в манускрипте, который в данный момент хранился у него под курткой. О’Рурк и Макс собрали инструменты, и Бет, проводив их, заперла дверь. Джек повернулся к ней и протянул пачку фотографий:

— Ну что, посмотрим?

Обрадовавшись, она потрепала Джека по волосам.

— Наверное, я пока повременю помешать свое фото в рубрике знакомств.

И они склонились над фотографиями. На большинстве снимков не было ничего особенного: пересекающиеся лучи, яркие солнечные пятна, текстура камня, — но изображение на одном его насторожило. Он поднял глаза на витраж и увидел тот же круг и очертания книги, что и на снимке.

— Это сделано здесь?

— Как и все остальные. Их сделала я.

По мере того как Бет осваивала фотоаппарат, снимки начинали обретать некий смысл. Прихожан оказалось на удивление мало. Стены были покрыты пятнами и трещинами, может, из-за качества пленки, а может, наоборот, на снимках все выглядело лучше, чем на самом деле. Джек увидел Джуди, сидевшую, как и подобает жене доброго пастыря, со сложенными на коленях руками, сжатыми губами. Фрэнк стоял за кафедрой, чуть подавшись вперед, и что-то говорил прихожанам — возможно, о суровых чудесах этого мира. С энергично поднятой рукой и раскрытой ладонью он казался чуть ли не фанатиком, способным вдохновить на что угодно.

Глядя на этот снимок, сделанный снизу, Джек подумал, что видит Фрэнка таким, каким его видела Бет, — пророком, ученым, любящим отцом.

— Когда сделаны эти снимки?

— Мне, наверное, было лет восемь — десять. Папахотел, чтобы я попробовала. — Бет помолчала. — Я совсем про них забыла.

— Наверное, ты ни о чем тогда не думала, кроме фотоаппарата.

— Господи, я как будто снова там, маленькая; словно в тумане, все слегка расплывается, и плохо видно. Но вот обнаруживается нужное место, туман внезапно рассеивается, и приходит видение и понимание.

Бет по-прежнему смотрела на Фрэнка в окружении престарелых прихожан, и Джеку очень хотелось понять, что она видит. И по мере того как он всматривался, снимок обретал все большее значение. В лице Фрэнка он увидел пытливость и проницательность настоящего лидера. От мысли, что этот сгусток энергии медленно угасал в полном одиночестве, в тишине церкви, Джеку стало больно.

Вместе с болью вдруг пришло глубинное понимание, что он сумел увидеть Фрэнка таким, каким он был, и вдобавок глазами человека, который любил его больше всего на свете. Пусть он завершил жизнь в полном одиночестве, навсегда останется память: образ, дела, мысли.

Он повернулся к Бет — в ее глазах стояли слезы.

— Я думала в детстве, что папа — лучший друг Иисуса. Тогда я еще верила в него, но не знала, что такое богохульство. Я любила Иисуса и думала, что ему очень повезло иметь такого друга, как Фрэнк.

— Наверное, ты была права.

— Когда я стала старше и перестала верить, появились злость на себя и сожаление о потерянном времени, что я проторчала в церкви. И все-таки упорно продолжала туда ходить, наверное, тогда я уже начала что-то предчувствовать…

— Вот видишь.

Бет протянула ему фотографии:

— Вот эти снимки. Я оказалась права.

— Дело не в них.

Она благодарно взглянула на него:

— Я никогда прежде их не видела.

Джек кивнул, и она снова взялась за снимки. Наблюдая за ней, Джек очень надеялся, что Бет, возможно, найдет утешение в образе человека, которым на самом деле был Фрэнк, и ее горе наконец утихнет. Она уже почти успокоилась и принялась рассматривать фотографии под разными углами зрения. Он снова было уставился в телевизор, когда Бет вдруг воскликнула: