Читать книгу - "Картель правосудия - Фридрих Незнанский"

Было уже слишком поздно, и ужинать он не стал. Турецкий чмокнул спящую дочь Ниночку и тихонько пропел:

Нинка, как картинка, с фраером гребет,

Сеня, дай мне финку, я пойду вперед

И поинтересуюсь, что это за кент.

Ноги пусть рисует,

Нинка, это ж мент, я знаю…

Ирина устало поморщилась: она слышала эти строчки в исполнении мужа уже раз пятьдесят:

– Послушайте, господин следователь. Мы вас совсем не видим. Ваше лицо уже стало пропадать с семейных фотографий…

Турецкий, раздеваясь, искоса поглядывал на нее. Он подумал, что ее неброская красота скрывается в непрестанных изменениях – в улыбках, полуулыбках, целой гамме взглядов, ослепительном смехе алых губ, обнажающих ровные белые зубы, в красноречивых изгибах этих губ, в мимолетном движении бровей, в едва заметных волнах настроения, пробегающих по этому то вызывающе чувственному, то иронически-холодному лицу.

Ирина лежала на кровати и механически нажимала кнопки пульта. Телевизионные программы мелькали, не задерживаясь больше пяти секунд. Вот проскочил Андрей Вознесенский, с которым беседовали в студии каких-то ночных новостей. Ирина не останавливалась, и через полминуты Вознесенский промелькнул снова с привычным платком под воротником рубашки, на которой был привычный клетчатый пиджак… Что-то привлекло внимание Турецкого. Ах да!

– Ирка, – он толкнул жену. – Тебе нравится, когда мужики носят косынки на шее? Не слишком ли кокетливо?

Жена почему-то вздрогнула и посмотрела на него расширенными зрачками.

Турецкий пожал плечами и повернулся на другой бок.

– Президент России, – вдруг сказал комментатор программы «Время», – поздравил наших спортсменов с их блестящим выступлением на зимних Олимпийских играх в Нагано и подчеркнул…

У психологов есть такой прием: если им нужно, чтобы мысли человека приняли вполне конкретное тематическое направление, они говорят прямо противоположное в категорической форме. Например, они говорят: «Ни в коем случае не думайте о кошках!» И все, вы попались. Теперь вы будете очень стараться не думать о кошках, только не о кошках, о чем угодно, только бы не о кошках, – но думать только о них! Так не этого ли самого добивался пресловутый «майор Резво»?! Похоже, он хотел заставить думать только о ФСБ… Значит, он отвлекал его от чего-то более существенного. От чего же? От дела Сафронова?

– Я надеюсь, – сказал Президент с экрана телевизора, – что отечественная школа хоккея будет и дальше, понимаешь… и глубже… и впредь…

…Ни в коем случае не думать о кошках. То есть о ФСБ… А о чем же тогда думать?… Не забыть бы завтра обследовать сейф… или лучше подождать криминалистов… о чем же думать… ах да, о Сафронове думать…

Президент вдруг сказал:

– Ладно, хрен с ними, с этими олимпийцами, понимаешь. А это еще тут кто такой понимаешь? А, Турецкий А. Б.

Турецкий растерянно оглянулся на жену. Но Ирки рядом почему-то не было. Собственно, ничего уже рядом не было. То есть много чего было, но все не то! Турецкий вдруг обнаружил себя возлежащим на кровати в Георгиевском зале Кремля.

– То есть А. Б. Турецкий, – гнул свое Президент, размахивая каким-то промасленным свертком. – А и Б сидели на трубе… – Он всунул Турецкому в руки сверток и растворился в следующем сне. Турецкий развернул бумагу – там лежала жареная рыба. Он, не задумываясь, откусил, но вкуса почувствовать не успел… или не запомнил…

Утром Турецкий посмотрел на дочь, талантливо имитирующую крепкий сон, и раздельно произнес:

– Значит, так. Десять баранов, девять баранов, восемь… семь… шесть… пять… – Он успел сходить на балкон и вернуться с лейкой для цветов, которую стал угрожающе наклонять над «спящей» Ниночкой. -…Пять баранов. Четыре… – он помялся и наклонил лейку сильнее, – баранов…

Дочка захохотала и, избегая принудительных водных процедур, убежала в туалет:

– Все ты путаешь, папка! Нельзя так говорить, так говорить не разрешается – четыре баранов!

Он снова преодолел искушение немедленно заглянуть в сейф, дабы не стереть отпечатки пальцев, если они там действительно были. И на всякий случай проверил наличие запасных ключей в черной шкатулке каслинского литья, где хранились различные семейные документы. Турецкий не видел ключей с тех пор, как положил сюда, и сказать теперь, перекладывал ли их кто-нибудь с места на место, было затруднительно. Может, Ирка? А может, и нет.

– Что у нас на завтрак, дарлинг? Есть что-нибудь горячее? – заорал бреющийся Турецкий, перекрывая шум воды, закипающего чайника и включенного радио. Он собирался заодно компенсировать пропущенный ужин.