Читать книгу - "Тайна - Уилки Коллинз"

— У них в доме, конечно, много комнат, и письмо положено в одной; почему же им непременно нужно идти в эту одну?

— Потому, потому что я, глупая, сумасшедшая, я сказала ей, чтоб она не входила в Миртовую комнату!

— Ах, Сара, Сара! Как могла ты это сказать?

— Я не знаю, что со мною сделалось? Она говорила о своем доме с таким наслаждением, воображала себе, что вот она идет по этим старым комнатам… Я не вытерпела и сказала ей: не ходите в Миртовую комнату. Видишь, дядя, это было уже вечером, все углы и стены были темны, зажечь свечу я не хотела, боялась, что она увидит, что на моем лице выражался испуг. Когда я зажгла свечи, мне стало еще хуже. Я не знала, что делала. Я готова была вырвать язык, чтоб не сказать ни слова и однако ж сказала! Помоги мне, дядя Джозеф, ради нашего прошлого времени, помоги мне, дай мне совет!

— Я посоветую тебе, Сара. Только ты не смотри так страшно. Ты не должна смотреть такими глазами. Я тебе посоветую, только ты скажи мне, в чем?

— Разве я тебе не сказала?

— Нет, ты мне еще ни слова не сказала.

— Я теперь тебе скажу…

Она помолчала, внимательно посмотрела на дверь, ведущую в магазин, прислушалась и стала продолжать:

— Мое путешествие еще не окончено, дядя Джозеф. Я еду в Портдженну, пойду в замок, в Миртовую комнату, туда, где лежит письмо. Я не посмею ни уничтожить его, ни взять его оттуда; но я положу его в другое место. Я должна его взять из Миртовой комнаты.

Дядя Джозеф молча покачал головою.

— Я должна взять его оттуда, — продолжала Сара, — прежде чем приедет туда мистрисс Фрэнклэнд. Там есть такие места, которых никогда никто не заметит. Лишь бы мне взять его из этой комнаты, а уж я найду, куда его спрятать.

Дядя Джозеф задумчиво качал головою.

— Одно слово, Сара: знает ли мистрисс Фрэнклэнд, которая комната называется Миртовой?

— Я думаю, что она не знает; спрятавши письмо, я уничтожила все знаки и надписи на дверях. Но они станут искать, обойдут все комнаты.

— Если она и найдет и прочитает письмо, что ж из того?

— Я буду тогда причиною несчастия невинных людей. Я не переживу этого!

— Довольно, довольно, Сара.

— Я должна ехать в Портдженну. Если бы меня ожидала там смерть, я и тогда пойду. Но как сделать, чтоб меня на заметили, чтоб не открыли моего намерения? Ты мужчина! ты старее и опытнее меня, кроме тебя, мне не у кого просите совета. Помоги мне, дядя Джозеф, помоги, ты мой единственный друг во всем свете.

Дядя Джозеф встал, сложил на груди руки и посмотрев племяннице в глаза.

— Ты едешь? — сказал он. — Скажи мне свое последнее слово: да или нет?

— Да, это мое последнее слово.

— Хорошо. Когда?

— Завтра. Я не должна терять ни одного дня, ни одного часа.

— Скажи мне, действительно ли ты убеждена, что открытие письма будет причиною несчастия?

— Да, если б от этого слова зависела жизнь моя, и тогда я должна была бы сказать: да.

— Тебе ничего более не нужно в этой комнате, как только взять письмо и положить его в другое место?

— Ничего.

— И кроме тебя никто его не должен трогать?

— Никто. Тревертон умер, теперь уж никто.

— Хорошо. Сиди здесь, Сара, и удивляйся, если можешь, но молчи. С этими словами старик пошел к двери, приотворил ее и позвал человека, сидевшего в магазине.

— Самуэль, друг мой! Завтра я должен съездить с моей племянницей — вот с этой дамой — за город. Смотри за магазином, а если кто придет и будет спрашивать мистера Бухмана, говори, уехал за город и возвратится через несколько дней. Вот все. Запри теперь магазин и ступай ужинать; желаю тебе, мой друг, аппетита и хорошего сна.

Прежде чем Самуэль успел поблагодарить за доброе желание, хозяин запер дверь. Прежде чем Сара успела проговорить одно слово, дядя Джозеф одною рукою закрыл ей рот, а другою вынул платок и отер ей слезы.

— Теперь не будем больше ни говорить, ни плакать, — заговорил он веселым голосом. — Сегодня ты спишь здесь, а завтра едем. Ты хотела моего совета — я сам еду с тобою — это вернее всяких советов. Теперь я закурю трубку и подумаю, говорить и действовать будем завтра. А ты ступай в постель. Возьми с собою ящик твоего дяди Макса, пусть он тебе сыграет Моцартову арию, это приятнее, чем плакать и грезить. Зачем так много плакать? Есть тут о чем плакать или думать? Я с тобою, Сара. Я сказал, что твое горе — мое горе; твоя радость — моя радость. Я то же повторю и завтра!