Читать книгу - "Холодные глаза - Ислам Иманалиевич Ханипаев"

точно хватит. Это не обсуждается. Уехать отсюда было единственным моим желанием, в сравнении с которым желание раскрыть преступление просто таяло. Нет. Бродить по не столько напуганному, сколько агрессивному, взрывоопасному селу, понимая, что большая часть его жителей знает: ты чужак, и, хуже того, знает, что ты бегаешь в поисках интересного материала ради просмотров и, как сказал бы Заур, «лайков-шмайков», – это не для меня. И это не говоря о том, что существует небольшая, но все же вероятность того, что среди нас бродит настоящий псих – гребаный мясник. Конечно, больше шансов, что он среди восьми подозреваемых, и еще больше – что он давно покинул село (логики оставаться тут я точно не видел), но вероятность оставалась. И надежды выжить после встречи с этим зверем у меня особо не было.

Я медленно, но верно продолжал подниматься от гостевого дома к главной дороге. Впереди показался силуэт тяжело идущего человека. Это было почти повторением вчерашнего сна. Учитывая недавние размышления о блуждающем по селу хладнокровном убийце, я не хотел никого подвозить. Особенно человека в черном, особенно в пять часов утра, но я не мог не остановиться, потому что это была женщина. Больше того, это была жена Али. Она посмотрела прямо на меня тяжелым, измученным взглядом, и я остановился. Что бы ни говорил Заур о том, что не бывает плохих и хороших, что рано или поздно жизнь убивает в нас эти различия, я хороший человек. Я так думал (несмотря на то что моя уверенность в своей хорошести была подточена Зауровыми рассуждениями о жизни). Нет. Я был в этом уверен. Совесть моя была на месте. Она никуда не исчезла, и мои чувства, вместо того чтобы отмереть, обострились, а жалость к ней была тому доказательством.

– Доброе утро, – сказал я, опуская стекло. – Я был в гостевом доме. С камерой.

– А, да, я вас помню, – ответила она.

– Я вас подвезу, садитесь.

Женщина несколько секунд задумчиво смотрела на меня, а потом медленно направилась в мою сторону, оставляя после себя в снегу глубокие следы. И хотя моя обувь (высокие спортивные кроссовки) не была рассчитана на снежные заносы, я все же вышел и открыл ей заднюю дверь. «Пошел ты, Заур».

– Спасибо, – сказала она и села.

Мы поехали, и первую минуту нас окутывала гнетущая тишина. Я взглянул на нее в зеркало заднего вида. Концом платка она промокнула глаза, другой стороной вытерла нос. На вид ей было лет пятьдесят, у нее было очень доброе и от того особенно грустное лицо. Морщин явно больше, чем могло бы быть в этом возрасте, и это наблюдение привело меня к следующей мысли: она, вероятно, прошла через многое в этой жизни. Как и ее муж. Она смотрела в окно, но взгляд ее был невидящим.

– Все будет хорошо, – сказал я как-то не очень уверенно. Да и какой-то писклявый звук, вырвавшийся на первом слове, подпортил дело. Я прочистил горло.

– Ин ша Аллагь, – ответила она. – Али никого не убивал. Ни сейчас, ни тогда.

– Следователь… Заур рассказал о том случае с туристкой, – сказал я.

Она опустила глаза и устало помотала головой, будто прогоняя воспоминания о тех событиях. Решив, что зря поднял эту тему, я извинился.

– Ничего. Дело не в туристке, дело в Зауре. Он ненавидит Али.

Я отметил для себя ее очень хороший, даже отточенный выговор, да и в целом русский язык. Тут это была редкость. Следующее предложение было самым впечатляющим, что я услышал на территории этого села.

– И справедливости ради, он имеет на это право, но Али никого не убивал. Это просто не такой человек, он не способен причинить кому-то вред.

Я подумал о том, что ее муж промышляет охотой на лесных зверей, но говорить об этом не стал.

– Я много времени провел с Зауром. Он не уверен, что это ваш муж.

– Али мне не муж. Нас заставили развестись, – сказала она задумчиво, будто вспоминала какие-то очень давние события.

Я понимал, что не имею права уточнять, о чем идет речь, поэтому продолжил гнуть свою линию:

– Просто я хочу сказать, что расследование идет. Там еще семь подозреваемых. Каждому устраивают жесткий допрос. И я, конечно, видел этот негатив, точнее агрессию к Али, но Заур ищет преступника. Он не ищет возможности посадить конкретно Али, – сказал я, и в целом это была правда, хоть и слегка приукрашенная. – Я пару раз спросил его, и он ни разу не сказал, что это Али. Поэтому я думаю, что все будет хорошо.

– Тогда почему они меня не слушают?

– Насчет чего?

– Насчет других людей. Я много чего слышала, и я не бабуля, которая собирает всякие сплетни. Я директор нашей школы. Все село знает, что Хабиб хотел протянуть из общей трубы себе воду. Многие соседи были против, и здесь каждый умеет пользоваться ножом.

– Они в списках, – спокойно ответил я, стараясь не нагнетать обстановку.

Женщина понемногу повышала голос:

– В каких списках?

– Я не должен об этом говорить, но те, о ком вы сказали, соседи, с ними тоже уже разговаривали. Может, даже допрашивали. Я хочу сказать, что Заур точно знает про этот конфликт с водой и серьезно относится к этому варианту, – сказал я. Мне показалось, что этим ответом я убил двух зайцев: не соврал и придал ей немного уверенности. Я заметил, как она кивнула и вздохнула. Лучше бы мне было в этот момент замолчать, но мой длинный язык требовал свободы, поэтому я попытался уравнять доводы на весах правосудия: – Хотя убивать из-за воды – это, конечно… не самая логичная версия.

– У нас люди тут… боевые. Агрессивные.

– Это я заметил, – улыбнулся я, но ее мой комментарий не позабавил.

– Местные любят покричать друг на друга, поругаться, иногда даже подраться, а потом все дружно идут на пятничный намаз, как ни в чем не бывало.

В ее тоне мне почудилась некоторая нелюбовь к Дагестану. В какой-то степени ее можно было понять: она директор школы, скорее всего, учитель русского языка и литературы, а на кой местной молодежи сдалась литература? Русский язык? Раз уж на то пошло, то образование