Читать книгу - "Вспомнить будущее - Анна и Сергей Литвиновы"

Я радостно, на цыпочках, отступила в свою комнату. Придется – чтоб не заподозрила, что я знаю ее секрет, – изображать крепкий сон до полудня.

Плюхнулась в постель, блаженно вытянулась, задумалась… Неужели правда? Я теперь могу на кого захочу мигрени насылать, а то и что похуже?!

Я не удержалась: тут же пожелала всех возможных небесных кар предательнице Анжелке. Не могла я простить мимолетной подруге, что та наврала, будто я залезла в чужой двор. И что убежала тогда, бросила меня в беде!

Прислушалась к ощущениям: ничего. Совершенно непонятно, сработало ли проклятие. Впрочем, о своем влиянии на бабушкино здоровье я ведь тоже не ведала. Но тут вспомнилось: еще в больнице я сказала врачу: «Пусть с вашей дочкой случится то же, что со мной». И мгновенно увидела: как острие вонзается в чужое лицо. Неужели то была не просто картинка? А я смогла реально, столь жестоким образом, отомстить?!

Сразу стало совестно, страшно.

«Погоди, Машка, гнать, – успокоила я саму себя. – Может, мой метод только с бабулей работает. За счет того, что мы родственники и живем вместе. Или еще хуже: просто совпадение. Ну, разболелась у бабки раз голова, другой, третий – сразу после того, как она меня строить пыталась. Вот она и сделала вывод. Для меня, конечно, очень удобный – но вдруг бабуся предпримет еще попытку? Засадит за уроки, никакой мигрени у нее не случится – и возьмется за меня с утроенной энергией?»

Сразу стало обидно.

«Нет, – успокоила себя я. – Не может быть жизнь настолько несправедлива».

Достала из тумбочки зеркало, с вызовом взглянула в собственное обезображенное лицо. Говорят, слепые люди начинают очень хорошо слышать. Многие глухонемые прекрасно чувствуют свет, фотографируют, рисуют. А я поверила, что судьба тоже вознаградила меня. Таким вот странным образом.

Но все оказалось непросто. Прошло много лет, прежде чем я всесторонне изучила свой странный дар. И, главное, научилась им пользоваться.

Тогда – в несерьезные тринадцать – я строила планы немедленной, кровавой, страшной, детской мести. Поработить бабушку, стереть с лица Земли струсившую Анжелку, лишить любимой дочери подлого хирурга… И очень была разочарована. Когда выяснила (пришлось специально тащиться в область), что у ненавистного врача из районной больницы – детей просто нет. Никого. Ни сына, ни дочери. И ничего ужасного – судя по довольной, загорелой физиономии – с ним лично не произошло.

Анжелка – на которую я пыталась наслать самые страшные кары – оказалось, тоже преуспевает. Радостно сообщила мне, что в августе они с мамой ездили еще в один отпуск, в Болгарию, и там она познакомилась с замечательным парнем («Ему целых шестнадцать!»), а сейчас они с семьей переезжают в новую квартиру, «почти в самый центр Москвы».

– Анжела, – спросила я, – зачем ты сказала тогда, что мы с тобой в чужой двор залезли?

Она не смутилась:

– Но мы ж правда туда залезли! Ты, что ли, не помнишь?

И до меня вдруг дошло. Я выкрикнула:

– Все ясно. Купили вас! Хозяин собаки купил. Сколько заплатил-то? В Болгарию съездить хватило?

Оправдываться подруга не стала. Рявкнула:

– Нас, свидетелей, пятеро, а ты одна. Все равно ничего не докажешь!

И бросила трубку.

Я вновь отправила ей мощнейший отрицательный посыл – но была почти уверена: он не сработал.

Впрочем, бабушка продолжала держаться от меня на почтительном расстоянии.

Я пыталась ставить на ней эксперименты. Твердила про себя как заведенная: «Заболей!» Потом, невинным тоном, предлагала измерить давление. Сто двадцать на восемьдесят. Метод явно не работал.

«Может, мне надо на нее разозлиться?» – предположила я. Начала изощренно – как умеют подростки – старуху изводить. Но забыла, что у бабули – богатейшая школа, сорок лет преподавательского стажа и сотни благодарных студентов и аспирантов. На мое откровенное хамство бабка умела ответить столь утонченной, издевательской любезностью, что я сразу скисала. И ей – опять же – хоть бы что.

Я попыталась вновь сменить тактику. Однажды, под вечер, отправилась за хлебом – и вернулась домой только во втором часу ночи. Бабка к тому моменту уже обзвонила все столичные больницы, отделения милиции, морги. Когда я появилась, прямо с порога залепила мне пощечину, а самым ласковым эпитетом было «ничтожество». Я, естественно, психанула в ответ, и мы (две интеллигентнейшие дамы!) едва не подрались.

Но и тут обошлось всего лишь небольшой аритмией. А уже утром бабуля свеженьким огурчиком носилась по квартире с пылесосом.

Впору было отчаяться и выкинуть тот, случайно подслушанный телефонный разговор из головы. А факт, что старуха стала добрее, списать на банальную жалость ко мне, убогой.

Но я упорно продолжала: искать в себе черты необычности. Смешно признаваться, но однажды целый час просидела за кухонным столом, не сводя взгляда со стакана. Пыталась, как девочка в фильме Тарковского, силою мысли его сдвинуть (разумеется, безуспешно). Или возилась с карточной колодой: вдруг получится отгадывать хотя бы масти? А когда обсуждали с бабкой политическую ситуацию (любимая для того времени тема бесед в России), я пыталась делать прогнозы. Но не смогла предсказать ни попытки отрешения Ельцина от власти на девятом (внеочередном) съезде народных депутатов, ни курса доллара к рублю на ближайшую неделю.

Наступил сентябрь. В школе мое внезапное уродство встретили, на удивление, спокойно. Я только десять лет спустя, когда неожиданно для себя решила сходить на встречу выпускников, узнала: бабушка, оказывается, загодя обзвонила большинство моих одноклассниц. Ходила к директору и к классной руководительнице. Поэтому никто, кроме глупых малышей на торжественной линейке, первого сентября от меня не шарахнулся, не взвизгнул. Взгляд отводили – и только. Даже Юрик, преданный друг и почти что поклонник, мужественно остался сидеть за моей партой. А Митяй, наш классный живописец, сказал, что я похожа на даму с картины «Любительница абсента»:

– Да, она не красавица. Но сколько в ней души, силы!

Впрочем, на этом героизм одноклассников иссяк. Портфеля до дому больше донести не предлагали, да и дни рождения-посиделки-вечеринки все чаще проходили без меня.

– Тебе, Машка, любой ценой надо пластику делать, – авторитетно заявила Кира, моя когда-то подруга (она с удовольствием продолжала списывать у меня математику, но из школы – в школу ходила теперь с другими девочками: явно боялась, что мое уродливое лицо, маячащее рядом, отпугнет кавалеров и от нее).

Ха, пластику! Легко сказать!

В поликлинике по месту жительства меня отбрили под смехотворным предлогом, что в детском возрасте – тринадцать лет для них детство?! – пластические операции делать нельзя. А платная медицина дорожала с каждым днем. В то время как мы с бабушкой жили все хуже и хуже. Сбережения (бабушкины и моих родителей) бесславно сгорели в павловской реформе, обмен старых денег на новые в июле девяносто третьего года подорвал наш бюджет окончательно. Вместо того чтоб в сберкассу бежать, старуха со мной в больнице сидела. Бабкиной зарплаты в университете с трудом хватало на еду, а взяток она (сколько ни убеждала я ее, что теперь коммерция в чести) ни в какой форме не брала принципиально.