Читать книгу - "Государевы конюхи - Далия Трускиновская"

— Пойдешь, куда денешься…

Он вывел бахмата на двор, потом за ворота, а в седло сел уже за кремлевскими стенами. Москва просыпалась, еще немного — и колокола позовут богомольцев в храмы Божии.

Солнечное утро, пронизанная лучами листва, буйные птичьи пересвисты, мерный топот копыт — то, что, казалось бы, должно радовать душу, начисто этой душой отторгалось. Даниле было порядком тошно — и Настасьино предательство, сдается, отступило перед той бедой, что коварная кума осталась в домишке с Богданом. Ярыжке-то на нее плевать, ярыжка, сидя на лавке, лопатками в стену упрется да и задремлет. А эти двое…

Данила стал вспоминать, как Настасья обещала изматерить Богдашку, да дивным образом сдержала себя, как подошла к пленнику… Заодно ему показалось, что он уловил миг ее тайного сговора между Афонькой Бородавкой, если только и тут она не солгала. Настасья первым делом назвала ему место, где он находится, хотя без этого вполне можно было обойтись. Это, возможно, означало — я делаю первый шаг навстречу, теперь твой черед. И когда он выдал подьячего Соболева, она принялась за лисьи хитрости, отвлекая внимание от налетчика. Стало быть, для нее важнее всего было — чтобы никто раньше нее не попал к загадочным сокровищам кремлевского подземелья. Для этого она и о мести княжичу, сдается, подзабыла… Когда ж будет конец ее вракам?..

— Данила, ей-богу, пошлю по матери, — сказал Башмаков, когда к нему в опочивальню впустили конюха. — Государь в храм Божий идет, всем там быть надобно, а ты врываешься, как оглашенный. Подожди, остынь. Службу отстоять тебе тоже не вредно.

— Твоя милость, Дементий Минич, я-то подожду, а беда не ждет. В Разбойном приказе измена!

— Той изменой мой человек в Земском приказе давно уж занимается.

Слышал бы эти слова Деревнин — навеки бы гордостью преисполнился.

— Он-то когда еще изменника сыщет, а мы уже знаем, кто таков.

— И кто же?

— Подьячий Соболев. Это через него все донесения Бахтияра в приказ шли, а он наместо Обнорского Настасью-гудошницу всюду подставлял.

— Откуда такие новости?

Данила вздохнул — ну, как рассказать, не подведя под удар Богдана?

— Опять чего натворили? — спросил догадливый дьяк.

— Натворили, да только время не терпит. Коли не успеть в Москву пораньше, Соболева предупредят — и ищи свищи. Твоя милость, Дементий Минич! — взмолился Данила. — Вся надежда, что тот человек не знает, где Соболев живет. А как приказ откроют, он тут же парнишку с тайным словом или запиской подошлет — и поминай как звали! И уже не откроется, кто еще вместе с Соболевым в Разбойном приказе орудовал и налетчиков покрывал!

— Экий ты нетерпеливый…

Данила полюбился Башмакову еще той зимой, когда искал и отыскал убийцу Устиньи Натрускиной. Заморыш, приставленный к водогрейному очагу, молчун, которого все конюхи считали придурковатым, показал такие качества, что имело смысл с ним повозиться, уберечь от Разбойного приказа, растить и дорастить до настоящего конюха, мастера конной гоньбы и рукопашной драки, исполнителя поручений Приказа тайных дел. Вырастил на свою голову! Теперь этот молодец сам ему приказывает: садись, Башмаков, в седло, скачи в столицу ловить изменника!

— Так твоя милость…

— Ступай, вели седлать мне… ну хоть Орлика. Его не вредно проездить, застоялся. И еще двух аргамаков, я людей с собой возьму. И ждите на берегу, за Вознесенским храмом. Я вместе со всеми войду, а как служба начнется, тихонько выйду. Грех, конечно…

Данила хотел было сказать, что упустить изменника — грех куда больше, но вместо того, набравшись духу, брякнул:

— Я, сдается, знаю, что там, под землей…

— И я, сдается, знаю, — ничуть не удивившись, молвил Башмаков. — Клад, поди?

— Нет, не клад, а хуже клада.

— Это ты верно заметил. А как свою правоту докажешь?

— Пойду с людьми под Водовзводную башню, лопаты возьмем. Найдем тот выход из барсучьей норы, через который Бахтияр пытался спастись.

— По-твоему, человек прополз барсучьей норой?

— Нет, человек-то ходом шел, да барсуки все изрыли. Может статься, он в ту нору случайно провалился да и напоролся на дырку. Барсуки ведь ночью выходят, бродят в потемках, мне Назарий Петрович сказывал. Так коли там окажется нора, через которую можно в подземные ходы забраться, то я прав. И там же его посох сыщется!

— И я даже знаю, что там, у норы, такое может быть. От Водовзводной к Москве-реке есть старый тайник, который никому более не надобен. Коли в него попасть, то наверх прокопаться уж нетрудно.

— Так, выходит…

— Ступай за конями!

Данила поспешил к конюшням и вскоре стоял за храмом, держа в поводу Голована и серого Орлика. Вместе с ним был конюшонок Васька, этот держал каурого Гирея и мухортого Султанку.

— Гляди, как он тебя слушает! — сказал Васька, знавший, как и все конюхи, про строптивый нрав тугоуздого Голована. — Верно говорят, что чалый конь всякому ко двору, а вороной — редкому.

— Когда еще у меня тот двор будет… — и Данила вспомнил Настасью. Ведь точно попытается по-бабьи перехитрить Богдашку! Да не на того напала — он теперь пуганый.

Башмаков появился, как и обещал, не один. С ним был молодой подьячий его приказа Семенов и еще один человек, которого Данила увидел впервые в жизни.

Это был мужичок лет сорока, сильно похожий на Семейку, только волосом чуть потемнее да бровями погуще, и глаза — не светлые, а карие, глубоко посаженные, одет же неприметно, в серый армячишко, обут в потертые сапоги, шапчонка на голове — как у побирушки. Однако сел в седло — как влитой, и по всей повадке видно было — мужичок непростой.

— Это Сарыч, — представил его Башмаков, да так, что вопросов задавать уже не хотелось. — Ну, на конь — да и с Богом!

Головану было трудновато гоняться за аргамаками. Однако сделал все, что мог.

— Дальше куда? — спросил, когда уж встали во весь рост кремлевские башни, Башмаков.

— К Боровицким воротам. Настасья у нас на конюшнях спрятана…

— Не удерет?

— Не удерет, там с ней Желвак.

Переправившись шагом через пустой в эту пору живой мост, связанный из больших деревянных брусьев толстыми веревками и малость гуляющий под ногами и копытами, они проехали под кремлевской стеной, миновали и Тайницкие ворота, и Водовзводную башню (Данила даже обернулся на нее), поднялись к Боровицким воротам, уже открытым, и въехали в Кремль.

— Жди меня у конюшенных ворот, — велел Башмаков. — Мы в Стрелецкий приказ едем. Когда вернемся — будем твою подземную загадку разгадывать.

Данила, не слезая с Голована, заступил на пост у забора и прождал довольно долго. Он наблюдал за кремлевскими жителями, спешившими с утра по делам в посад, и за посадскими, спешившими в кремлевские соборы. Их было немного — в основном богомольцы шли Троицкими и Спасскими воротами. При этом он еще водил пальцем по забору — вывел умозрительный треугольник Кремля и прокладывал ногтем от башни к башне большие и малые ходы.