Читать книгу - "Опасная игра Веры Холодной - Виктор Полонский"

«Вчера в Берлине неизвестными был избит 2-й секретарь русского посольства коллежский советник Брайковский. Злоумышленники напали на дипломата, когда он вышел из ресторана. Нанеся несчастному несколько быстрых ударов тростями, они разбежались. Полиция ведет поиски. Статс-секретарь иностранных дел Альфред фон Кидерлен-Вехтер выразил свои сожаления по поводу случившегося».

Газета «Новое время», 22 января 1913 года

Зная, насколько добросовестно Немысский относится к делам, Вера ожидала получить толстый, набитый бумагами конверт, но действительность превзошла ее ожидания. Конверт оказался настолько велик, что не мог поместиться в сумочке. Пришлось попросить у Михаила Петровича картонную папку с тесемочками и спрятать конверт в нее. С папкой в руках идти домой приличнее, чем с ненадписанным конвертом.

Ротмистр снабдил Веру самыми разными сведениями, начиная с плана кабинета Тимана и заканчивая сведениями о скандале с картиной «Уход великого старца», снятой у Тимана и Рейнгардта в прошлом году. Картина, в которой рассказывалось о последнем периоде жизни Льва Толстого, вызвала бурное возмущение у вдовы и детей великого писателя. Вдова Толстого, Софья Андреевна, встречалась с Владимиром, которого ей рекомендовали как одного из лучших московских адвокатов, и собиралась нанять его для защиты ее интересов. До суда, однако, дело не дошло. Тиману и Рейнгардту (а если точнее, то Тиману, потому что решения принимал он) захотелось избежать скандалов с судами. Широко разрекламированная картина так и не была выпущена в прокат в России, она шла только за границей и, как писали в газетах, пользовалась огромным успехом. Так что Тиман с Рейнгардтом внакладе не остались.

К одному из листов была приклеена вырезка из газеты. По характерному шрифту Вера узнала «Русское слово». «В картине воспроизведены совершенно неправдоподобные сцены, а те, которые правдоподобны, в большинстве случаев представлены в диком и лживом освещении, — прочла она. — Гр. С.А. Толстая, В.Г. Чертков и другие лица, близкие к Льву Николаевичу, были воспроизведены на экране в карикатурных и оскорбительных для них положениях…» Помнится, Владимир говорил, что Софья Андреевна собиралась вчинить торговому дому «Тиман и Рейнгардт» трехсоттысячный иск. Однако!

Вот еще одна вырезка: «Бывший директор-распорядитель Общества «Кавказ и Меркурий» С.Н. Бутузов-Дольский обвиняется в растрате трехсот пятидесяти тысяч рублей, которые он, пользуясь своим положением, бесконтрольно заимствовал из кассы общества. Новым директором-распорядителем назначен К.Г. Тиман». А рядом приписано карандашом: «родной брат — Карл». «Это-то мне зачем? — удивилась Вера. — Я же не собираюсь писать генеалогию Тиманов». Но все, что было в конверте, добросовестно изучила, знания лишними не бывают. Тем более что вечер выдался скучным, Владимир надолго задержался в конторе и приехал домой только в десятом часу. За полчаса до его возвращения Вере позвонил Немысский. Дважды попросив прощения за столь позднее беспокойство, он сказал, что завтра нужно будет открыть окно и подтвердить звонком, что это сделано. «Вот будет замечательно, если за открыванием окна меня застанет Бачманов или, скажем, Сиверский, — с горькой иронией подумала Вера. — Впрочем, нет. Их можно не опасаться. Туда, где я стану открывать окно, мужчинам входить нельзя. Разве что Амалию Густавовну или костюмершу принесет нелегкая. Но с окном не так подозрительно. Всегда можно сослаться на то, что приспичило глотнуть свежего воздуха».

Замечание Рымалова, касающееся интереса к бухгалтерии, Вера признала дельным. Пожалуй, и впрямь к цифрам следовало проявить больше внимания. Поэтому на следующий день она начала с того, что отыскала Сиверского (долго искать не пришлось — встала у входа в большой павильон и стала ждать, прождала минуты три) и попросила познакомить ее с бухгалтером.

— Простите, но это прерогатива Александра Алексеевича! — сказал Сиверский. — Вот вернется он, тогда…

— Ах, а я-то думала к тому времени определиться! — Вздохом и мимикой Вера изобразила сожаление. — А тут еще муж стал интересоваться прибыльностью… Александр Алексеевич называл мне цифры, но все как-то мимоходом. Хотелось бы уточнить.

— Вот вернется, тогда и уточните! — повторил Михаил Дмитриевич и хотел уйти, но Вера заступила ему дорогу и спросила: — А может, тогда вы мне покажете что-нибудь? Чтобы я не теряла времени понапрасну в отсутствие Александра Алексеевича. Как снимают картины, я уже видела, а вот как из отдельных сцен получается готовая картина, еще нет. Умираю от любопытства! Кажется, это называется монтаж? А монтажная комната в нижнем этаже, я помню. Александр Алексеевич хотел показать мне ее, но дверь была заперта.

— Если заперта, значит, Василий Максимович что-то монтировал, — сказал Сиверский. — У него такой обычай — запрется и пока не закончит, не отзывается. Не любит, чтобы ему мешали.

«Очень удобный обычай для того чтобы создать себе алиби, — подумала Вера. — Запри дверь снаружи и иди по своим делам, а все будут думать, что ты внутри. А самому можно в это время притаиться в ретирадном и ждать жертву… Или же встретиться с агентом… Или сделать еще нечто тайное… Василий Максимович — это Гончаров. Бывший железнодорожный чиновник, пришедший в кинематограф через любовь к сочинительству. Когда жена скончалась от сердечного приступа, лечился в клинике…»