Читать книгу - "Время действовать - Буби Сурандер"

— Погодите... о, как жаль, что вам надо идти. Я очень хотел бы знать — вы очки снимаете, когда трахаетесь?

Кристина задохнулась от злости:

— Ты самый подлый тип...

— Мне не нравится, когда люди глазеют на меня, — прорычал я в ответ. — Пускай уж смеются надо мной, или отмахнутся, или спросят — не больно ли мне, но только чтобы, черт дери, не глазели! Это меня бесит.

Жирная пара была уже внутри, в ресторане. Он размахивал бумажником, призывая официанта Маноло и кивая головой в мою сторону. Маноло посмотрел на меня строго и подмигнул. Он был на моей стороне. «Родольфино» уютный ресторанчик, но — в зимнее время.

Кристина пристально уставилась на меня и сказала, уже не улыбаясь:

— Неприятный ты человек. По-моему, ты что-то такое сделал или сказал, что привело к смерти Юлле.

Ответить на это я ничего не мог — да и что бы я сказал?

— По-моему, ты ему что-то передал.

Да у нее просто талант. Она лучше соображает, чем весь отдел по раскрытию преступлений — по крайней мере те, что трудятся в отпускной сезон.

Она продолжала говорить медленно и негромко, несмотря на стоявший вокруг шум:

— Может, ты сделал ошибку, невольную ошибку. Надеюсь, что так. Но если ты сделал какую-то заведомую глупость, какое-то зло или подлость, то я тебя никогда не прощу.

Ее лицо было спокойно, но по щекам текли слезы.

— Я думаю, тебе опасно оставаться дома одному, — сказала она. — Можешь сегодня переночевать у меня.

Я помотал головой. Она болела, и все тело болело, и я устал, как никогда.

— Никто из нас не будет спать сегодня ночью в одиночку. Ты заночуешь у своей мамы в Тронгсунде. Я тебя туда провожу. Метро и такси. А потом открою свою черную записную книжечку и найду себе компанию на ночь.

Я улыбался как можно дружелюбнее:

— Нельзя тебе сейчас домой идти. Кто-нибудь может проследить и узнать, кто ты такая. Потом начнет размышлять, почему ты так охотно ходишь в гости именно ко мне. А потом, может, захочет с тобой побеседовать.

Она явно была сбита с толку.

— Дело серьезное, — сказал я. — Пошли.

Вечер перешел в ночь еще до того, как я вернулся. Зверь ждал в подъезде, через улицу наискосок. У его ног лежал видавший виды моряцкий мешок.

Я вошел в свой подъезд, не глядя на друга, и захлопнул за собой дверь. Он выждал порядочное время, больше пяти минут. На лестнице было темно. Наконец он набрал код и вошел.

— Que tal? — спросил я.

— No, nada. — Никто, значит, не шел за ним. — Что случилось? — спросил он, приведенный в ярость моим внешним видом. По телефону я ему почти ничего не сказал.

Пока мы шлепали по лестнице, я рассказал ему все, несвязно и бестолково. Он остановился перед входной дверью и внимательно осмотрел замки, из них действовал только тот, что с защелкой. Но это замок из тех, что смышленые ребята в детском садике открывают столовым ножиком.

— Высверлены, — сказал Зверь. И показал на патентованные замки. В самом деле, высверлены, чистенько и аккуратно. — Такие замки не открыть с отмычкой. Их надо сверлить.

— С отмычкой, — повторил я автоматически.

Мы обошли квартиру и осмотрели все комнаты. Девушка, что живет напротив, видно, уехала — ее окна были темны. Мы постелили Зверю на диване. Он приволок свой моряцкий мешок и начал в нем рыться. Сперва вытащил дробовик.

— Какого черта, — прошипел я.

Он протянул ружье мне. Красивое старое оружие. Оба ствола с гравировкой, приклад резной. Но стволы еще и обрезаны, а приклад укорочен, так что осталась только рукоятка. Все это смахивало на старинный пистолет кавалериста.

— Соль.

Зверь держал в руке два толстых красных патрона.

— Здесь крупная соль, не дробь. Очень мало пороха. Я сам заряжал. Это не опасно.

Я покачал головой.

— Что там еще у тебя?

Он сверкнул улыбкой и засунул руку в мешок. Мягкий, но увесистый линек и facon, длинный кривой нож. Аргентинские ковбои пользуются им как домашним инструментом — кроме субботних вечеров, когда он служит другой цели. Ну ладно, линек. Но facon?

— Нет, — сказал я. — Этого не надо. Я не хочу, чтоб ты оказался в тюрьме за непредумышленное убийство.

Он смотрел на меня сердито, но только какую-то секунду. Потом сунул нож в мешок и задвинул его под диван. Обойдемся ружьем с солью и линьком. Обычная неделя для Зверя.

Мы долго сидели за столом на кухне, пили пиво, ели бутерброды и беседовали. Когда говорить было больше не о чем, молчали. Под конец Зверь улыбнулся своей белозубой улыбкой, которая заставляет чувствовать, что он тебя видит насквозь.

— Кармен, — сказал он, — вот твоя большая проблема.

Конечно, кивнул я, но на всякий случай спросил:

— В каком смысле?

Он развел руками:

— Ты будешь действовать как практик? Или как... — Его ресурсы шведского иссякли. — Un caballero, un hombre de honor?

— Человек чести, — перевел я. И отрезал: — Я буду действовать по-деловому!

Его улыбка стала еще шире, еще язвительнее.

— По-деловому? Такое намерение исключает честь.

— Бывают и честные деловые люди, — раздраженно отозвался я.

Зверь не смотрел на меня. Он сворачивал сигарету.

— Твой анализ слабый. Твой честный деловой человек — это разве не... anacronismo?..

— Да, — сказал я. — Анахронизм... Вне времени... Вне моды... Как Швеция.

Зверь недоверчиво кивал. Только в разговоре по-шведски я и мог посмеиваться над ним.

— Каждый круг людей играет со своими правилами, — сказал он. — Каждый круг начинает установлять свои законы. Все должны их выполнять, а то тюрьма. Но есть прорешки во всем, что написано на бумаге. Можно делать плохие вещи, и не накажут. Значит, любой круг людей должен иметь ненаписанные правила, правила чести. Каждый круг должен иметь профессиональную этику и, кроме этого, общественную нравственность. — Он мягко улыбнулся. — Хорошо у вас сказано, у шведов: дух и буква закона. Надо жить в духе и букве закона. Существует честь.

Скоро он начнет, пожалуй, звонить в колокола. Но Зверь и не думал закругляться:

— Мало выполнять закон, чтобы сохранить честь. Не может и быть так, чтобы солдат убил безоружного священника у врагов, а потом шел к своим, в свой круг, и хвастал этим. Священник не может отказать вражескому солдату в последнем отпускании грехов, а потом пойти к своим в свой круг и получить похвальбу.

— Похвалу, — сказал я.

Он зажег свою кривую сигарету и лишь потом поправился: