Читать книгу - "Проклятие рода Плавциев - Данила Комастри Монтанари"

Восьмой день перед ноябрьскими идами

— Во имя Геракла, хозяин, какая грязь! Мало тебе, что заставил меня провести ночь в этой вонючей гостинице лишь для того, чтобы полюбоваться великолепной панорамой острова Низида…

— Ладно, Кастор, не так уж там и плохо, — примирительно заметил Аврелий.

— Беда в том, патрон, что ты не чувствуешь разницы в положении, хотя вроде бы и привык ко всем удобствам. Другие знатные римляне не ночуют в жалких тавернах. У каждого есть вилла на дороге от столицы до имения — специально для того, чтобы всегда ночевать в собственном доме!

— Спорю, однако, что жизнь у них не столь интересна, как у меня! И перестань ныть, посмотри лучше — вон там внизу Павсилипон,[45]вилла, принадлежавшая Ведию Поллиону!

— Похоже, пустует. Вижу только гроты из туфа.

— Еще в прошлом веке Неаполь слыл цветущим, многолюдным городом, но, казалось, он словно притягивал побежденных: Мария, когда его победил Сулла, потом Помпея, боровшегося с Цезарем, Брута и Кассия, когда Август уже практически взял над ними верх. И как видишь, город до сих пор еще расплачивается за них.

— Жаль, Неаполь был жемчужиной эллинской цивилизации, — посетовал Кастор. — Ну, понятное дело, там, куда приходят римляне…

— Греков тут теперь уже осталось совсем немного. Кто мог, давно уехал. И на место прежних жителей пришел обедневший плебс из сельской местности.

— И все же здесь до сих пор существуют гимнасии, большие школы. Самые известные люди Рима посылают сюда своих детей учиться…

— Школы только называются греческими. Учителю достаточно надеть какую-нибудь не совсем обычную тунику и процитировать кое-что из классиков, и его почитают как знатока греческой культуры. Красота местности довершает остальное.

— Я преуспел бы, если бы решил здесь остаться! В конце концов, я ведь настоящий александриец… — сказал секретарь.

— Смотри, вон там театр, где император Клавдий ставил свои комедии. Невий живет неподалеку. Постарайся разузнать о нем побольше, а я попробую его навестить.

— Хозяин. — Кастор покашлял. — Мне не хотелось бы выглядеть нахальным, но как, по-твоему, можно заставить ласточку петь? Ты же прекрасно знаешь, что люди молчат, когда в горле сухо!

Вздохнув, Аврелий передал Кастору мешочек с монетами, не сомневаясь, что больше никогда их не увидит, и, оставив лошадь, направился к дому, куда, как уверяла хозяйка гостиницы Карина, переехал недавно Невий. Человек, с которым Елена развелась, чтобы выйти замуж за Аттика.

* * *

По дороге сенатор все время удивлялся: недавно отремонтированные здания выглядели новыми и нарядными, некоторые были просто в отличном состоянии, словно и не случалось в последние годы множества разрушений из-за частых оползней. Старательные южане умели очень быстро восстанавливать свои дома… И подумать только — насмешливый Гораций назвал этот город праздным, otiosa Neapolis!

Еще пара вопросов, подкрепленных звоном монет, и патриций нашел жилище Невия. Оно оказалось совсем рядом с просторным портиком, приспособленным для школы, одной из тех, куда римляне отдавали своих детей получать образование на греческом языке. Этот язык и в самом деле звучал на улице, более того, греческим был и весь облик — от прически до сандалий — учащихся, склонившихся над восковыми дощечками, внимательно слушавших учителей и старавшихся запомнить все самое интересное.

Наметанный глаз Аврелия сразу же подметил, что многие греческие хитоны, ионийские сапожки и другая греческая обувь изготовлены искусными иберийскими ремесленниками, умевшими выставить на рынок по низкой цене любую подделку. Услышав же легкий кельтский акцент строгих педагогов, грозно размахивавших плеткой перед непослушными учениками, Аврелий понял, что учителя эти родом скорее из Немаса, Алестума[46]или какого-нибудь еще городка завоеванной римлянами Галлии, нежели из Аттики.

Но мода есть мода, и тщеславные римские торговцы тратили последние средства, оплачивая учебу своих отпрысков и не слишком придираясь к мелочам: гордость, с какой они объявляли на публике, что их сын обучался в Неаполе — в старинном и блестящем Неаполе! — вполне возмещала понесенные затраты.

Может, и Елена — гречанка только по имени, мелькнула мысль у Аврелия. Ее манера изъясняться и светлые волосы… Их цвет вполне мог быть унаследован от какого-нибудь заезжего варвара, одного из тех, что во множестве заполняли густонаселенные кварталы порта Путеолы.

Размышляя об этом, патриций постучал в дверь массивным билом в виде оскаленной львиной головы, свидетельствовавшем о пристрастии хозяина к кричащей роскоши.

Невий, солидный, крепкий мужчина, встретил патриция весьма приветливо и без всякого смущения. Он смотрел на гостя хитро и спокойно, как человек, который, решив однажды положиться на изменчивую удачу и старательно избегать тяжелых трудов, сумел наконец-то достичь своей цели.

— Отчего это вдруг тебе захотелось поговорить со мной? — спросил он, шурша своей новехонькой, с иголочки, туникой с богатым коринфским рисунком.

— Я приехал от Плавциев с Авернского озера, — ответил сенатор, не сомневаясь, что эти несколько слов вполне заменят долгие объяснения.

И в самом деле, его собеседник прочувствованно вздохнул:

— А, Елена! Мне так недостает ее… Не следовало отпускать жену!

— Ну, так порадуйся теперь, — с иронией ответил Аврелий. — Она стала вдовой, и ты можешь вернуть ее, — сообщил он, в глубине души сомневаясь в искренности Невия.

— Аттик умер? — вздрогнул тот. — О, как это печально…

Невий побледнел, и на сей раз его огорчение не казалось притворным. Возможно, он находился у Аттика на пожизненном содержании, подумал Аврелий.

— Почему ты так легко согласился на развод? — спросил патриций, прекрасно зная, что разрыв этого союза обошелся Гнею Плавцию в кругленькую сумму.

— Я любил жену, но не подходил ей, — скромно вздохнул Невий. — Елена с ее красотой достойна совсем другого мужа.

— Сколько тебе заплатил Аттик, чтобы решить вопрос? — с иронией спросил патриций.

— Я что же, по-твоему, продал свою жену? — горячо возмутился Невий, оскорбленный в лучших чувствах. — Если Плавций решили возместить потерю, что же мне — отказываться? Меня лишили семьи, так тебе мало — ты хотел бы, чтоб я еще от голода умер?