Читать книгу - "Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов"

Сырцов подъехал к воротам, и могучие железные створки раздвинулись перед ним. Но не для него: цербер открыл ворота для Аниной подружки-завистницы Маргариты, которая в нескромном кумачовом «саабе» въехала во двор и остановилась так, чтобы встретиться лицом к лицу с водителем «фольксвагена».

— Жорик! Наш Жорик! — возликовала Маргарита, лиса и змея одновременно. — Как трахалось?

— Да пошла ты! — грубо отбрехнулся Сырцов.

— Даже ответить как следует не можешь, — презрительно сказала Маргарита и заблажила скверным голосом: — «Только ночь с ней провозжался, сам наутро бабой стал!» — Отвопила, захохотала дико и уехала.

Замечательно здесь пахло. Кожей. Вспомнилась офицерская портупея далеких уже лет. Но здешний запах был тоньше и ароматней, что ли. Сырцов шел вдоль стены, рассматривая на полках кофры, кейсы, портфели, сумки, папки, кошельки, портмоне, ремни, кепки, шляпы, бейсболки. Из кожи твердой, кожи мягкой, кожи шелковистой. Из кожи темной, кожи светлой, кожи в крапинку.

Ни с того ни с сего, непроизвольно он вдруг запел про себя: «Этот ропот и насмешки слышит грозный атаман и могучею рукою обнял лесбиянки стан». Вот ведь, паразитка, заразила. И почему лесбиянки? Персиянки же в песне! Сырцов обернулся на ненавязчиво, на расстоянии, следовавшую за ним продавщицу — не услышала ли? Продавщица с готовностью приблизилась и застенчиво спросила:

— Вас что-то интересует?

— Интересует. Но не что-то, а кто-то. Юрий Казимирович.

Продавщица нерешительно оглядела зал. Ее взгляд вмиг поймал ушлый администратор — и тут как тут. С улыбкой.

— Какие-нибудь сложности?

— Гражданин Юрия Казимировича спрашивает.

— Господин, — поправил администратор. И господину: — А я не могу его заменить?

— Кто же может заменить неповторимого Юрия Казимировича? — удивился Сырцов.

— Вы его хорошо знаете? — вежливо поинтересовался администратор.

— Когда-то очень хорошо.

— Значит, старый друг?

— В какой-то мере.

Надоела Сырцову эта обходительность. Рявкнул:

— Идите и доложите, что его Сырцов спрашивает!

— Захочет ли он вас видеть — вот вопрос, — вежливо схамил обиженный администратор.

— Вот и задай ему этот вопрос.

— А нельзя ли обращаться ко мне на «вы»? — ломким голосом попросил, дрожа ноздрями, гордый гроссмейстер прилавка. Поиграли недолго в гляделки, и Сырцов выиграл: администратор отвел глаза и направился в здешние пещеры Лейхтвейса.

Продавщица на всякий случай не отходила от Сырцова: такой бедовый гражданин-господин и украсть может. Вернулся в зал администратор, но приближаться не стал, издали, повысив голос, сообщил:

— Юрий Казимирович вас ждет.

В полуподвальном закутке пахло по-иному. Не пахло — воняло. Канцелярским клеем, бумажной пылью, плесенью, мышиным дерьмом. Сырцов поморщился, обозначая отвращение на лице, и сказал фантастически элегантному красавцу средних лет, сидевшему, опершись локтями на бледно-розовую столешницу шаткого столика:

— Хозяин такого магазина не должен обитать в бывшем общественном сортире.

— А он и не обитает, — возразил красавец, приветливо приподнимаясь со стула. — Это чертоги нашего кладовщика. Рад вас видеть, Георгий Петрович.

— Ой ли? — не поверил Сырцов.

— Ей-богу, без балды! — Красавец слегка нарушил свой стиль элеган.

— Тогда здравствуй, Юрик. — Сырцов пожал протянутую руку, улыбнулся, заглянул красавцу в глаза и испытующе спросил: — Меня здесь принимаешь, потому что боишься — кабинет слушают, да?

— Не боюсь — опасаюсь.

— На кого ворожишь?

— Ни на кого конкретно: просто страхуюсь.

— Береженого Бог бережет, а небереженого караул стережет, — блатной присказкой завершил церемонию здоровканья Сырцов и устроился на повизгивающем табурете. — Ну а все-таки насчет того, что рад меня видеть, — привираешь. Не нужен я тебе сейчас. Да и вообще не нужен.

— В какой-то степени ты прав, Жора, а с другой стороны — не прав…

— Значит, я уже — Жора — перебил его Сырцов.

— А что — нельзя?

— Можно, можно. Я теперь без погон и должности.

— Если бы просто так ты зашел, рад бы был сердечно. Но ведь ты с расспросами?

— Догадаться нетрудно.

— Хвоста за собой не привел?

— Обижаешь, брат. Но что-то ты сильно беспокоишься.

— Разумная осторожность.

— Что ж, пусть будет так. — Сырцов, опасаясь делать резкие движения на шатком табурете, осторожно вытянул ноги, засунул для удобства руки в карманы джинсов, демонстрируя свою открытость, душевно признался: — Мне Колобок позарез нужен, Юра!

Веселый паренек был красавец Юра. Хохотнул и сообщил:

— Он и бабушке с дедушкой нужен, и волку, и лисе…

— Я — лиса, Шляхтич, которая должна его схамкать. Но шутки в сторону. Где он?

— А я в сказочной иерархии — дедушка. Ушел он от меня, Жора.

— Когда?

— Чистая метафора насчет дедушки. Я его с совместной сидки не видел.

Поиграл желваками Сырцов. Раздражало его откровенное вранье.

— Вот так не надо, Шляхтич. Твои контакты с ним на воле установлены.

— На псарне консультировался?

— Ты много иностранных слов знаешь. И вдруг — псарня. Грубо, бизнесмен. Я ведь тоже пес. Только отвязанный. Остерегайся, укусить могу.

— Какой ты пес! Ты — тигр на вольной охоте в Уссурийской тайге. Говорят, ты нынче лучший частный сыскарь на Москве.

— Отвлеклись, — строго осадил Сырцов. — Запевать пора, Юра. Как говорят наши славные артисты, старые песни о главном. Или, если хочешь, наоборот: главные песни о старом. Где Колобок?

— На него гон, Жора. — Неудобно было в этом овечьем закуте привыкшему к комфорту Юрию Казимировичу Гронскому. Он со стула пересел на стол. Стол зашатался.

— Откуда знаешь?

— Ты с ним всего на час разминулся.

— То отказка, то откровенность невероятная. Во что играешь? К чему меня подводишь?

— Да прикинул, я, что самое лучшее для Димона — в твоих лапах очутиться. Возьми его, Жора, и в кич определи. Может, он там гон и пересидит.

— Если общий гон по закону, не пересидит. Там и кончат.

— Я сомневаюсь, что это гон по всем правилам. Выручи его, Жора.

— Тебе известно, что он хотел меня жмуриком назначить?

— Но не назначил же!

— Не играет рояли. Не его заслуга.

Красавец Юра и на столе не усидел. Походил бы, да негде. Прислонился, не жалея пиджака от Армани, к грязной стене.