Читать книгу - "Пляж острых ощущений - Ольга Степнова"

— Вы что, за идиотку меня держите? — прошипела Ульянова. Она не визжала больше, видно испугалась любопытных взглядов горничных, снующих туда-сюда по гостиничному коридору. — Вы что не знаете, что именно такие газеты читают все — от бомжей, до администрации города? Да у нее тираж сорок тысяч! Со-рок ты-сяч!!! — Она затопала ногами в хорошеньких босоножках. — Сорок тысяч жителей будут ржать, нараспев читая «Юлиана вьет лианы из любого павиана!»

— Ну почему ржать? Ну почему нараспев?! Это не так.

Сказав это, я не выдержала и захихикала. Нужно было срочно как-то спасать ситуацию. — Это не так, — повторила я и взяла с журнального столика газету «Южные вести». — Вот, давайте посмотрим. Это вполне уважаемое издание! — Я без труда нашла материал, посвященный визиту Ульяновой и… поспешно спрятала газету за спину. Там, под фотографией на которой молодой человек лет тридцати целовал Ульяновой ручку, стояла подпись «Вы были кумиром моей молодости». То, что натворил Михальянц своим недвусмысленным стишком, ни в какое сравнение не шло с этим грубым намеком на совсем не модельный возраст Юлианы Ульяновой.

— Что вы там прячете? — Юлиана попыталась выхватить у меня газету из рук.

Ситуацию спас мобильный. Он заорал, как ополоумевший кот — недавно я в качестве звонка записала кошачьи вопли.

Юлиана побледнела, вздрогнула и попятилась. Похоже, она панически боялась кошек.

Я взяла трубку и услышала в ней голос Сазона. По мере того, как он говорил, я чувствовала, что сердце перестает биться, а мир переворачивается с ног на голову.

— Извините, — сказала я Юлиане, когда нажала отбой. — Я не смогу вас сегодня сопровождать.

— Почему?! — Кажется, она была больше испугана, чем возмущена.

— Мне нужно идти. Мой муж арестован по подозрению в убийстве. Вернее, в убийствах.

Если бы мне не нужно было бежать, я с удовольствием бы полюбовалась на ее отвисшую челюсть.

— Да что же это такое творится-то?.. — услышала я уже за спиной ее растерянный голос.

* * *

Последующие три дня пролетели как одно дурное мгновение.

Арест Бизона сначала меня шокировал, потом развеселил, а затем испугал. С одной стороны, я понимала, что доказательств, достаточных для обвинения Бизи, нет и не будет, с другой… Механизм, ход которому дал майор Барсук, завертелся с такой нечеловеческой быстротой и жестокостью, что я по настоящему перепугалась и поняла одну вещь: выход есть только один — найти настоящего убийцу.

Частный детектив, которого нанял Сазон, мне не понравился. Это был чернявый, кудрявый, болтливый дядька, только создававший вид бурной деятельности. Его звали Сеня Гавичер, он быстро, много и невнятно говорил, постоянно куда-то бегал, брал много денег, но дело не двигалось с места. И тогда я поняла еще одну вещь — никто не сдвинет это дело, кроме меня.

Сообщать об этом Сазону я не стала. Он и так считал, что я чудом не оказалась в каталажке как соучастница — ведь во всех эпизодах с проломленными черепами я маячила рядом с Бизоном.

Когда я пришла на спасательную станцию, чтобы покормить обезьяну, около вагончика прогуливался ее хозяин. Я поболтала с ним и всего за пятьдесят рублей выяснила, что пацан видел предполагаемого убийцу. Но Максим Максимович только подтвердил, что тот парень — копия Бизи.

Мартышка съела все бананы и отказалась уйти с пацаном. Она уселась в раковине и строила мне оттуда рожи, пока я убиралась в вагончике. Потом я ушла, оставив работать кондиционер и закрыв вагончик на ключ.

Нужно было подумать, что делать дальше.

Я пришла к Валентине, своей начальнице, и сообщила, что не смогу больше у нее работать. Валентина схватилась за голову и заявила, что она «без ножа зарезана». Что сама пасти «эту Суку Сукину» она не сможет, и что в результате этих гастролей будет два трупа — ее и Юлианы.

Не дослушав этих причитаний, я развернулась и ушла, чтобы начать свое собственное расследование, но…

Я не успела. Я ничего не успела…

О том, что Глеб Сергеевич погиб при перевозке его из изолятора временного содержания в СИЗо, нам сообщили…

Кажется, нам сообщили об этом утром. Да, точно утром, потому что Сазон брился в ванной опасной бритвой, что-то насвистывая себе под нос. У него зазвонил мобильный, и Мальцев принес телефон деду, потому что тот по обыкновению не услышал звонка. Сазон, продолжая бриться, крикнул:

— Але! Главный на проводе!

Через секунду он побледнел под мыльной пеной до синевы и сильно порезался. По его щеке потекла кровь, она стала капать на кафельный пол, и я удивилась, что у Сазона такая яркая молодая кровь, и что он без слухового аппарата услышал что-то для себя не очень приятное.

— Доча, — обратился Сазон ко мне, — послушай, там какой-то хрен несет какую-то хрень про нашего Глеба.

Я взяла трубку и…

Вот с этого момента я не очень хорошо помню. Трубку у меня перехватил Мальцев и лицо его стало таким же белым, как и его волосы. Потом мобильный схватила Генриетта, рука ее затряслась, и щека, к которой она прижимала трубку, покраснела. В одно мгновение из бодрой кокетки она превратилась в уставшую, пожилую, измученную женщину. Словно эстафету, телефон перехватила Кармен-Долорес. Она стала что-то гневно говорить туда по-испански. Наверное, она говорила о том, что в ее стране все гораздо лучше и правильней.

Я вдруг расхохоталась.

— Они говорят, что машина, в которой перевозили Глеба Сазонова, упала в обрыв, взорвалась и сгорела. Погибли три человека — водитель, конвоир и наш Глеб, — сообщила я всем то, что услышала в телефоне.

— Тела сильно обгорели, останки нам выдадут в закрытом гробу завтра в три часа дня в здании судмедэкспертизы, — пробормотала Генриетта и потерла виски пальцами.

— Дуры, — сказал Сазон, размазывая кровь по щеке. — Ну вы и дуры!!

— Мне, бля, тоже показалось, будто сказали, что наш Глеб погиб, — сказал Мальцев, употребив вдруг оборот от которого долго избавлялся. Он сполз по стене коридора вниз и уселся на пол.

— А ты-то, старый бездарь, чего несешь? — Сазон посмотрел на Мальцева так, будто тот на его глазах трансформировался в змею. — Чего ты несешь-то? Стихи твои — дрянь, проза — говно, а картины — мазня! Я никогда не говорил тебе это?!

Откуда-то прибежала Кармен с чистой салфеткой и стала вытирать с щеки деда кровь. Испанка была очень большая, уютная, молодая и никак не вязалась с этой кровью и страшным известием, которое мы получили. Она говорила и говорила что-то на своем языке, перемежая быструю испанскую речь, русским «Хорошо, господин!»

А потом я потеряла сознание. Вернее, я ходила, что-то делала и говорила, но сознания у меня не было. Оно переселилось куда-то на книжную полку, где стояли Бизины книжки по педагогике, и со стороны наблюдало, как мое длинное нескладное тело что-то делает и говорит.