Читать книгу - "Игра на выживание - Патриция Хайсмит"

Доктор Висенте Рохас доброжелательно глядел на Теодора сквозь круглые стекла очков в черной оправе.

— Мне вполне понятны ваши сомнения, сеньор Шибельхут. Вы, безусловно, заинтересованы в том, чтобы убийца был найден. Но поверьте мне на слово ручаюсь своей репутацией, что он этого не делал. — Он снова изучающе воззрился на Теодора, а затем как бы между делом насадил на вилку кусочек папайи. На вид ему было около тридцати лет, худощавый, темноволосый человек с узким лицом, самой примечательной чертой которого был большой нос.

По мнению Теодора, доктор Рохас производил впечатление человека рассудительного, не склонного к поспешным выводам, но только может ли врач в тридцать лет — или даже в тридцать два года — считаться опытным специалистом в области психиатрии?

— Вы же довольно хорошо относитесь к Отеро, не так ли?

Теодор взял в руки свою чашку с черным кофе. Разговор происходил в кофейне отеля «Франсис» на Пасео-де-ла-Реформа.

— Да. В свое время мы были довольно близкими друзьями.

— Вот и сейчас он как никогда нуждается в друге, — заметил Рохас, устремив взгляд на черную, словно обсидиан, отполированную до блеска поверхность стола, при взгляде на которую Теодор вспомнил о любимом ожерелье Лелии с овальным кулончиком из обсидиана, которое она так часто надевала.

— Похоже, все его проблемы кроются в нем самом, — продолжал доктор Рохас. — Его тяготит чувство вины. — Он слегка подвинул свой стул, чтобы дать выйти мужчине, сидевшему за соседним столиком.

— Но разве это не безумство — признаваться в преступлении, которого не совершал?

Доктор Рохас улыбнулся и пожал плечами.

— Безусловно, это не нормально. Но только и в сумасшедшие его тоже записывать нельзя. По другим проведенным нами тестам он показал вполне приличные результаты. Так что это могло быть временной реакцией на шок от убийства — убийства женщины, в которую он был влюблен. И на которой к тому же не мог жениться.

— А вы не думаете, что он просто разыгрывает некий сценарий, который до этого существовал лишь в его воображении…, — Теодор не успел закончить фразу, так как Рохас понял его с полуслова.

— Да, вполне возможно. Но делает это скорее бессознательно, чем осознанно. И больше всего на свете ему хочется взять всю вину на себя. Ощущение вины тяготит его, и ничто не может облегчить этих страданий! Nada, nada![18]

— И вот как раз вот в это-то мне верится с трудом. В то, что он может себя так изводить.

— Вина — она как айсберг, большая её часть скрыта от посторонних глаз, — с улыбкой сказал доктор Рохас, отделяя вилкой очередной кусочек папайи. Он сказал Теодору, что никогда плотно не ужинает, а просто ест фрукты или пьет кофе с булочкой, а здесь ему пришлась по вкусу свежая папайя. На часах было без четверти восемь. А доктор Рохас предупредил его, что на восемь часов у него назначена встреча.

— Значит, вы полагаете, что он переживет это, что это лишь временное… отношение?

— Я в этом убежден, — ответил доктор Рохас, хотя и не слишком уверенно. — Лечение у психиатра пошло бы ему на пользу. Поверьте мне, я пытался помочь ему, насколько это было в моих силах, ибо это нужно было обставить так, чтобы сам он не догадался об этом. — Рохас улыбнулся. — Он упорно отвергает все, что, на его взгляд, является «помощью». Очень прискорбная ситуация. Кстати, не он один придерживается подобной линии поведения. Но ему всего лишь тридцать лет, и это дает мне основания надеяться, что не все ещё потеряно. Конечно, религиозные убеждения — это хорошо. Но, согласитесь, только не тогда, когда из-за излишней набожности на сознание обрушивается непомерный груз вины. Католическую церковь можно считать величайшем психиатром всех времен и народов, если, конечно, разумно подходить к вере. Вот даже Папа Римский не так давно счел нужным обратиться к католикам Испании, разрешая некоторые послабления, что было сделано в целях заботы о психическом здоровье нации. — Рохас выразительно поглядел на него.

Теодор кивнул. Он читал статьи Герберта Мэтьюса на ту же тему, и теперь подумал о том, что доктор Рохас, очевидно, пользовался тем же источником информации.

— Конечно, для нормальных людей религия не представляет опасности, — продолжал Рохас. — И даже для не вполне нормальных, тоже. Я наблюдал психически больных пациентов, которые превращались в религиозных фанатиков, хотя, в этом, конечно, нет ничего хорошего. Вы не согласны? Но давайте все же будем надеяться, что Отеро не входит в эту категорию. Он просто влюблен. Его возлюбленная мертва. Ведь Ромео тоже обезумел от горя, когда решил, что Джульетта умерла. Если вы помните эту историю, сеньор, — с улыбкой добавил он, гордясь своей эрудицией, — он совершил самоубийство.

— Вы считаете, что Рамон тоже может решиться на самоубийство?

Доктор Рохас, казалось, на мгновение задумался.

— Нет, не думаю. По крайней мере, в настоящее время ему это не грозит. Но, сеньор, я все-таки не Господь Бог. Я не всеведущ. Хотя, сеньор, должен заметить, что если бы мы заметили в его поведении суицидальные наклонности, то его ни за что не отпустили бы. К тому же, к вашему сведению, католическая церковь, считает самоубийство смертным грехом.

Теодор глядел в умные, проницательные глаза Рохаса и размышлял о том, какой бы ещё вопрос задать ему, чтобы уж развеять последние сомнения и убедиться во всем наверняка.