Читать книгу - "Сыворотка счастья - Дарья Александровна Калинина"

родной брат – Федор Степанович. И что тот, по слухам, человек совсем иного склада. Ему в первую очередь результат требуется. Вот только очень он занят более важными делами, поэтому Прохору пока что удается водить проверяющих за нос, прикрываясь громким именем своего брата. Но наши между собой шептались, что интересно им посмотреть, как Прохор станет выкручиваться, когда сам брат к нам с ревизией нагрянет. Уж его-то ему обвести вокруг пальца или даже подкупить точно не удастся. И наши между собой поговаривали, что прикроет генерал нашу лавочку, никто и пикнуть не посмеет.

– И что? Так и случилось?

– Да. Прикрыли нас. А чего вы хотели? И не мог я иначе поступить.

– Вас никто и не обвиняет.

– Вообще-то моя вина есть. Когда Федор Степанович к нам приехал, он по сторонам смотреть не стал. Потребовал от брата, чтобы тот ему четко объяснил, по какой причине до сих пор нет результата. Вот тут Прохор себя в полной мере и проявил. Как это, говорит, нет результата? Отличные у нас результаты! Хоть сегодня к испытаниям на людях приступать можно. Только твоей отмашки, дорогой братец, и ждали. Мы, как об этом узнали, прямо оторопели все дружно. Все в лаборатории прекрасно понимали, что до испытаний на людях нам еще очень и очень далеко.

– А этот Прохор Степанович не знал этого?

– Все он прекрасно знал! Лучше других был осведомлен, что нельзя этого делать. Но такой уж он человек. На все готов, лишь бы очередную награду или звание хапнуть. В народе про таких говорят, бери больше, кидай дальше. Может, когда дело простого сотрудника касается, то это и небольшой вред, ну, подумаешь, напортачит, другие за ним подправят. Но когда руководитель начинает так себя вести, тут уж жди беды.

– И что же Федор Степанович? Поверил он своему брату?

– В том-то и дело, что знал он его слишком хорошо. И в слова его о том, что все готово к проверке на живых людях, отнесся скептически. Но виду не подал. Сказал, что хочет такое дело отпраздновать, и зовет всех сотрудников лаборатории на праздник. Коттедж за городом арендовал, с сауной, с бассейном, выпивка, закуска. Все как полагается. Но пригласил только самих сотрудников, без жен или мужей. Чтобы все, как он объяснил, могли бы расслабиться и раскрепоститься. Конечно, Прохор Степанович нас всех заранее предупредил, чтобы мы язык за зубами крепко держали. Только я так поступить не мог. Просто не мог, и все тут. Совесть мне не позволила. А тут еще Федор Степанович ко мне подсел. Выпили мы с ним. Поговорили. Понял я, что хороший он мужик, за дело крепко болеет, хочет, чтобы все путем было. И людей себе таких же подыскивает, только встречаются у него на пути одни лишь проходимцы, вроде Прохора. Конечно, прямо он так про своего брата не сказал, но дал понять, что подозревает его в махинациях и очковтирательстве. А меня генерал для разговора выбрал, потому что увидел во мне единомышленника и просто честного патриота своей страны. И когда Федор Степанович со мной по делу заговорил, то я долго думать не стал и ему всю правду об «успехах» нашей лаборатории и выложил. Сказал, что если сейчас начать испытания на людях, то это значит получить кучу смертей ни в чем не повинных людей, а на выходе – по-прежнему ноль. Потому что до того, как перейти к опытам на людях, нужно иметь хотя бы пару серий экспериментов на животных, которые бы показали положительную динамику. Он и сказал, что динамика вроде есть. А я ему объяснил, что динамика есть, вот только последствия непредсказуемые. Сосудистая система страдает, животные гибнут от кровоизлияний. И найти управу на эту проблему мы пока что не можем.

– И он поверил?

– Ну, вообще-то он не только со мной одним поговорил. Но другие более или менее держались. Ни да, ни нет ему не говорили, открыто врать ему никто не решился, но и правды всей тоже не сказали. Мекали и блеяли, но козлом отпущения все равно меня одного сделали! Через несколько дней стало известно, что лабораторию нашу прикрывают. Всех других ученых Прохор Степанович под свое крыло взял, куда-то их перевел, в другом месте они уже лично на него работать стали. А меня он уволил. И еще наплел всем про меня напраслину. Сказал, что я алкоголик и что язык за зубами держать не умею.

– Удивительно, – воскликнула Лиственница, – и с чего бы Прохору такое про вас говорить?

Саша с осуждением покосился на нее. Зачем издевается над хорошим человеком? Но к его удивлению, лицо девушки и впрямь горело искренним возмущением.

Ветеринар взглянул на девушку с благодарностью и продолжил:

– И так меня Прохор перед всеми возможными работодателями ославил, что после этого увольнения никто меня к себе брать не хотел. И даже кто и хотел, те все равно не брали, потому что опасались, что им от Прохора прилетит ответочка. Он всем пригрозил карами, если кто-нибудь меня трудоустроит к себе. И снова именем своего брата прикрывался. Некоторые люди мне даже прямым текстом говорили, что брать меня на работу не велено.

– Отомстил он вам!

– Отомстил ужасно. И если бы не Федор Степанович, то я бы совсем пропал. До того дошло, что меня даже лаборантом не брали. А ведь у меня кандидатская степень. И докторская почти готова. Я бы ее защитить мог, если бы с Прохором Степановичем дружить продолжил. Он мне это открыто заявлял. Мол, мне слава и деньги, а тебе докторская степень. Такое исследование меньше, чем на докторскую, никак не тянет.

– А чем именно вы занимались?

Но ветеринар то ли не услышал, то ли не захотел ответить и продолжал говорить другое:

– И все бы у нас с Прохором чудесно получилось, всего-то и надо было, что брату его соврать. И потом делать вид, что все идет прекрасно, а что подопытные мрут, так это чистая случайность; или вовсе их смерти скрывать.

– Такой вариант Прохором тоже рассматривался?

– Говорю же, он человек без стыда и совести!

– То есть Прохор Степанович предлагал вам стать соучастником убийства? Да еще не одного человека, а нескольких?

– Ну, не совсем так. Приглашать в подопытные предполагалось только тяжело или даже безнадежно больных людей. Тех, на кого официальная медицина давно махнула рукой. В общем-то, им терять было все равно нечего. Но знаете, одно дело, когда человек сам от своих болячек в положенный ему срок загнется. И совсем другое,