Читать книгу - "Тайна черных дайверов - Александр Ковалевский"

Когда уже сам Гитлер в конце апреля 1945-го потерял веру в чудесное избавление, он настоял на том, чтобы люди, входившие в круг его личного общения в ставке — секретарши, врачи и адъютанты, эвакуировались из горящего Берлина. Рейхсляйтеру Борману в фюрербункере пришлось задержаться, поскольку Гитлер назначил его своим душеприказчиком и в своем завещании дал ему полное право принимать все решения.

Гитлер был самого высокого мнения о финансовых талантах Бормана и доверил ему управление своими личными финансовыми средствами еще в начале тридцатых. В конце войны Борман свой талант финансиста мог проявить только в одном — тайно вывезти из рейха золотой запас Германии, что с одобрения фюрера он начал еще в марте 1945-го.

По личному распоряжению рейхсляйтера Бормана командирам и экипажам субмарин «зондер-конвоя фюрера» были поставлены особые задачи, не связанные с ведением подводной войны. Наоборот, им было строжайше предписано избегать любых столкновений с вражескими кораблями, поэтому с подлодок было снято все торпедное вооружение. В конце марта из Киля вышла первая субмарина секретной эскадры «А», на которую под покровом ночи загрузили два десятка алюминиевых ящиков, в том числе несколько невероятно тяжелых.

О том, что эти опломбированные ящики заполнены валютой, золотом и драгоценностями, знал только командир подлодки обер-лейтенант-цур-зее Генрих Кляйн, который должен был доставить этот ценный груз в Аргентину. Кандидатуры командиров субмарин для секретного «зондер-конвоя фюрера» тщательно проверялись и утверждались лично Борманом, но при этом он все равно не испытывал к ним особого доверия, ведь речь шла о высших секретах рейха. Но его намерению прикрепить к каждому командиру подлодки из эскадры «А» своих эмиссаров, дабы не посвящать командиров субмарин в суть дела, решительно воспротивился гросс-адмирал Дениц. В категоричной форме Дениц заявил Борману, что командир, и только командир, отвечает за все, что происходит на его корабле, и никаких эмиссаров на борту своих субмарин не потерпит. Борман, зная о том, что даже сам Гитлер не позволяет себе вмешиваться в дела флота, настаивать на эмиссарах не стал. Но поскольку эскадра «зондер-конвоя фюрера» получала задания исключительно от Бормана, гросс-адмирал Дениц вынужден был направить в его распоряжение корветтен-капитана фон Кракера, назначенного по согласованию с фюрером командующим подводной эскадрой «А», в связи с чем Рудольф фон Кракер был произведен во фрегаттен-капитаны.

Так в конце войны Рудольф фон Кракер оказался в фюрербункере, откуда Гитлер теперь не выбирался на поверхность. Мрачная обстановка этой подземной штаб-квартиры фюрера, состоявшей из тридцати помещений различного назначения — от конференц-зала до туалета, действовала угнетающе на ее обитателей. Для Рудольфа единственным лучом света в этом подземном царстве стала самая молодая девушка из квартета личных секретарш Гитлера, в которую фрегаттен-капитан фон Кракер влюбился с первого взгляда. Эту скромную девушку звали Траудль, и она сама была вовсе не против подружиться с молодым морским офицером, тем более когда выяснилось, что у них есть общий знакомый Альберт Шпеер, к которому Траудль всегда относилась с симпатией и уважением. Фюрербункер не лучшее место для начала романтических отношений, но предчувствие неумолимо надвигающейся катастрофы сближало.

Когда в Берлине рвались снаряды уже рядом с рейхсканцелярией, ее подруга Ева Браун, испытывая желание в последний раз вкусить радость жизни, решила устроить вечеринку. Она пригласила всех, кто еще оставался в фюрербункере, подняться к ней наверх в ее бывшие апартаменты. Вместе с Траудль попал на эту вечеринку и Рудольф. Была всего одна пластинка «Красные розы говорят тебе о любви», были танцы и шампанское. Веселье Евы Браун походило на «пир во время чумы» и граничило с истерикой. Атмосфера была напряженной и внушала какой-то потусторонний ужас. В ней ощущалось отчаяние обреченных. Советская реактивная артиллерия обеспечивала их вечеринке соответствующий аккомпанемент.

Рудольф с Траудль побыли там какое-то время, потом ушли. Настроение у них было совсем невеселым. Завтра Рудольф должен был убыть в Киль, где его ждала подготовленная для дальнего похода субмарина, и Траудль понимала, что, возможно, больше они никогда не увидятся. Они спустились в бункер в ее комнату и проговорили всю ночь. Тщетно в ту ночь Рудольф пытался отговорить Траудль от ее решения остаться в фюрербункере с Гитлером до конца. Она не была убежденной нацисткой, и фюрер для нее был просто шефом, как среди своих все называли Гитлера, и приветствовали друг друга не предписанным «Хайль Гитлер!», а просто желали друг другу доброго дня. Траудль рассказала ему, как вчера Гитлер позвал в свой кабинет всех остававшихся у него в бункере женщин — ее, фрау Кристиан, свою новую повариху Констанцию Манциали и Еву Браун. Гитлер сказал им, что все кончено и они должны немедленно покинуть Берлин. Его лицо в тот момент было настолько безжизненным, что казалось, на него уже надета посмертная маска. Женщины стояли совершенно ошарашенные. Потом Ева Браун подошла к нему, взяла обе его руки в свои и сказала: «Ты должен понимать, что я остаюсь. Я тебя никогда не оставлю». Тогда он наклонился вперед и впервые в присутствии посторонних поцеловал ее в губы. Растроганные этой сценой фрау Кристиан и Траудль тоже сказали, что остаются.

Гитлер поблагодарил их за преданность и сказал: «Вот бы моим генералам вашу храбрость!», после чего добавил: «Я должен застрелиться». На вопрос Траудль, почему бы ему не попытаться бежать, Гитлер ответил: «Я не хочу попадать в лапы к врагу живым». Тогда фрау Кристиана спросила фюрера, ну зачем же ему совершать самоубийство? Отвечая на этот вопрос, Гитлер повторил, что не хочет, чтобы враг взял его живым. У него, фюрера, нет сил пойти в бой со своими солдатами, и никто из его верных соратников не застрелит его, если он их об этом попросит. Так что это остается сделать ему самому. Гитлер сказал, что у него есть несколько капсул с ядом. Опасаясь попасть в плен к русским, чего больше смерти боялись все женщины в осажденном Берлине, Траудль попросила у Гитлера ампулу с цианистым калием для себя, дабы воспользоваться ею при необходимости. Гитлер выдал ей капсулу с ядом, сказав при этом, что предпочел бы сделать ей более приятный прощальный подарок.

Рудольф, увидев в печальных глазах Траудль сожаление о том, что она дала фюреру обещание остаться с ним в фюрербункере, еще раз попробовал убедить ее уехать из Берлина, пока оставалась такая возможность. Траудль, грустно вздохнув, ответила, что она не может просто встать и уйти, когда от фюрера все разбегаются, как крысы с тонущего корабля.

— И потом, — сказала она, — мне просто некуда идти. Мне страшно покидать это безопасное место. Родители и друзья отговаривали меня служить у нацистов. И что теперь? Я приду домой и скажу: «Здравствуйте, вот я и вернулась»? Как только припекло, я сразу поняла, что ошибалась?

Рудольфу было отчаянно жаль эту обреченную девушку, но помочь он ей ничем не мог, поскольку завтра, а точнее уже сегодня — на часах было полтретьего ночи, он должен быть в Киле. Он давал клятву верности лично фюреру и, пока Гитлер жив, обязан беспрекословно исполнять все исходящие от него приказы.

Утром ровно в девять ноль-ноль Рудольфа вызвал к себе Борман и вручил ему несгораемый кейс с бриллиантами, который фрегаттен-капитан фон Кракер должен был доставить в Средиземное море на сверхсекретной подлодке с резиновым покрытием, делающим ее невидимой для «Асдиков» — гидролокаторов вражеских кораблей.