Читать книгу - "Ледяное сердце не болит - Анна и Сергей Литвиновы"

Одна из камер все время демонстрировала участок, расположенный непосредственно перед входом в подъезд: тротуар, обочину и даже малую часть дороги. Человек, следующий не внутрь особняка, а лишь проходящий мимо, появлялся в поле зрения объектива на одну-две секунды. Ради того, чтобы рассмотреть каждого, приходилось всякий раз останавливать запись. В числе спешащих утренних прохожих Диме удалось узнать Надину начальницу – ту самую, с которой подруга познакомила его вчера. (Вчера! С ума сойти! Кажется, так давно это было!) Начальница проследовала мимо особняка в восемь пятьдесят четыре. Среди знакомых лиц была также и Надина напарница, игривая красотка Кристина. Та с явным опозданием пробежала мимо камеры в девять тридцать три. Однако Надежды среди тех, кто спешил мимо особняка в Историко-архивную библиотеку, не оказалось.

– Значит, ее схватили раньше, – вполголоса заметил Полуянов.

– Или она шла по другой стороне улицы, – хмыкнул майор.

Затем они взялись просматривать записи второй камеры. Та «простреливала» пространство вдоль особняка, от подъезда и метров на тридцать, практически до самого угла. На нее Полуянов возлагал большие надежды, чем на первую, но… Он опять ясно разглядел в мониторе и Надину начальницу (та хмурилась, торопилась), и потом безмятежную свистушку Кристину. Однако вновь он не заметил никаких признаков Митрофановой. И – ничего подозрительного. Ни странных машин, ни околачивающихся вокруг, караулящих жертву людей.

– Что будем делать дальше? – шепнул Полуянов майору, когда они отсмотрели видеопленку.

Опер не ответил, потянулся, встал.

– Вы до которого часа дежурите завтра? – резко спросил у черного охранника.

– Смена у нас в восемь тридцать.

– Во сколько начинает работать ваше предприятие?

– В девять ноль-ноль.

– Кто-то ведь и пораньше, наверно, приходит?

– Ну да. Есть у нас такие. Трудоголики.

– Отлично. Тогда завтра сюда в восемь ноль-ноль прибудет капитан Полуянов. Опросит сотрудников. Может, кто-то из них наблюдал в окно что-то подозрительное. Не забудьте, капитан, – повернулся Савельев к Диме, – захватить с собой фотографию гражданки Митрофановой.

– Есть, – браво бросил постепенно входящий в роль мента журналист.

– Ребят, а что случилось-то? – спросил страж. – Чего вы ищете?

– Есть основания полагать, – отрубил опер, – что утром здесь, в непосредственной близости от вашего здания, было совершено преступление: похищение человека. Женщины. Молодой женщины.

– Охо-хо, – покачал головой охранник – явно отставник, бывший служака. – Что за времена гребучие настали…

– Спасибо вам за сотрудничество, – пожал ему руку опер.

– Благодарю вас, – поручкался с ним и Полуянов.

Когда они вдвоем с опером вышли в полутемную стынь переулка, Савельев спросил:

– Ну, что, крыспондент, тебе ясна твоя программа на завтра?

– В принципе ясна. А что делать, если они тут у меня ментовское удостоверение будут просить?

– Ну, это твои проблемы. Я завтра занят под завязку.

Они медленно пошли в сторону метро, и Дима все зачем-то смотрел себе под ноги: будто хотел найти еще что-то, какую-то улику или след исчезнувшей Нади.

– Кроме того, – опер указал пальцем на старинный доходный дом, возвышающийся в глубине Солянского проезда, – советую опросить жильцов двух верхних этажей того дома. Оттуда из окон они вполне могли видеть место происшествия. Если происшествие, конечно, действительно имело место быть.

– Слушаюсь, товарищ майор, – ухмыльнулся Полуянов.

– Ну, если будет что-то новенькое, немедленно мне звони.

– Спасибо тебе, Вася, что помог, – с чувством ответствовал журналист.

– Пока совершенно не за что.

– Может, тебя подвезти куда?

– А где твоя тачка?

– На проспекте Мира я ее бросил, у «Алексеевской».

– Не, мне совсем в другую сторону.

А когда они уже спустились в переход метро и дошли по длиннющей подземной кишке до стеклянных дверей станции, опер вдруг сказал:

– Ты, Полуянов, в памяти-то поройся: кому ты за свою жизнь хвост успел прищемить.

– А что? – нахмурился Дима.

– Есть у меня подозрение: это преступление – против тебя направлено. Это либо месть, либо предупреждение.

– Откуда ты взял?

– Ниоткуда. Нюхом чую. Ну, бывай, крыспондент, – Савельев быстро протянул свою лапу и, не успел Полуянов ни О чем его больше спросить, отправился в сторону эскалатора, ведущего к «Таганской».

Сам журналист потащился в противоположную сторону.

* * *

Слава богу, что сегодня ему помог Савельев. Дима был благодарен оперу не только потому, что тот направил его на какое-то подобие следа. Майор еще поспособствовал Полуянову убить вечер. Что бы он делал без Нади, в одиночестве, в ее квартире? Тупо ждал бы ее звонка?.. Оставалось только пить – а пить журналист совсем не собирался, ведь, возникни экстренная ситуация, надо иметь голову ясной.

После подобия следственных действий, коими они занимались с опером, Дима приехал в Надину квартиру только в начале двенадцатого. Родион встретил его бурным лаем и прыжками – хотя на морде его застыл невысказанный вопрос: куда ты, мужик, подевал мою хозяйку? Не раздеваясь, Полуянов прошел в комнату. Первым делом послушал автоответчик: кроме своего собственного отчаянного призыва, адресованного Наде, и трех швыряний трубки на нем ничего не было.

Журналист вздохнул, нацепил на таксу шлейку, ошейник, взял поводок – и они отправились с псом гулять. Ни о чем думать не хотелось, и Дима на прогулке просто побродил в ущельях меж девятиэтажек, привычно подивился: сколько светится окон, сколько живет вокруг людей… И тут же пронзила мысль: «Ну почему именно Надя? За что – Надя? Совершенно безобидное существо, никогда и никому не делала ничего плохого… Может, прав милиционер – в той своей последней фразе? И похищение Надежды – это месть (или предупреждение) ему, журналисту?..»

Потом мысли перекинулись на видеозапись незнакомой девушки, просящей о помощи «папочку». И – на закадровый текст. Монолог Гамлета. Его сверхзадача: пробудить в матери-королеве совесть… Совесть… Совесть… Может быть, в контексте покушения на Надю именно это понятие – ключевое?

Родион бестолково носился по снегу туда-сюда, рылся в нем. Затем принялся галантерейно ухаживать за добродушной овчаркой (в три раза его больше). Дима прервал интенсивные обнюхивания: «Родя, домой!» Таксик безо всякой охоты прекратил ласковые обнюхивания, но к подъезду послушно побежал. Правда, при этом от Полуянова отвернулся: обиделся, значит.

С животными приятно иметь дело. В отличие от людей, они непосредственны в выражении своих чувств и не держат камня за пазухой.