Читать книгу - "Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов"

себе удивился: уж не ревнует ли он Лялю? Впрочем, разве можно ревновать человека, если его не любишь?

Митя не думал, не гадал, а так вышло: случайная уличная встреча со старым однокашником Никольским, грозившая ему унижением, обернулась удачей, победой, да еще какой!

Недавний разговор с завсектором, который просил Лукошко подумать над мерами по улучшению работы транспорта в часы пик, оставил его равнодушным. Он и не собирался ни о чем таком думать. Дудки! Думать, тратить свое серое вещество за 120 рублей в месяц, нет, на это он не согласен, найдите дураков в другом месте. Его чувства дремали, и мысль бездействовала.

Но стоило Мите испытать болезненный укол самолюбия при встрече со своим удачливым соперником Никольским, как его нервная система послала могучий импульс в мозг, мозг стремительно заработал и выдал «на гора» идею, и не такую уж пустячную идею, надо сказать.

Весьма возможно, что мысли эти начали созревать в Митиной голове гораздо раньше, только он сам не отдавал себе в том отчета. Но стоило Никольскому наступить Мите на любимую мозоль, и Митины мысли облеклись в слова, то есть обрели форму и теперь уже существовали как бы помимо своего автора.

Когда на очередном совещании в управлении речь зашла о резервах улучшения работы транспорта, Лукошко поднялся на трибуну и произнес получасовую речь. Он и сам не понимал, зачем это ему нужно. Скорее всего, для того, чтобы обратить на себя внимание Нины, сидевшей на последнем ряду, с краю, у окна.

Митю слушали внимательно. В конце совещания председательствующий расхвалил его предложение и даже призвал создать особый подотдел, который бы занялся претворением этого предложения в жизнь.

Через две недели сверху дали «добро» на создание такого подотдела. Руководство им было возложено на Митю. Зарплата его сразу же повысилась вдвое.

А вскоре в столовой к Мите подошла Нина. Он сидел за столиком, крытым голубым пластиком, и старательно выскребал ложкой из тарелки остатки супа.

— Я хочу перед вами извиниться, — сказала Нина. — Тогда на вечере я обошлась с вами невежливо. Понимаете, мне казалось, что вы… Впрочем, это не имеет значения… Я рада, что ошиблась в вас. Извините.

Прежде чем Митя успел что-либо ответить, она повернулась и отошла. Ему не оставалось ничего иного, как продолжить свое занятие — доедать суп.

Но внутри у него все пело. Кажется, все-таки появился шанс.

Когда-то Нина бросила ему горькие слова: «Вы герой не моего романа». Он постарался выяснить, кто же он — ее герой. Ему это удалось. Кукаркина, которая знала все о каждом, по секрету сообщила ему: у Нины был роман с известным журналистом-международником Мочаловым.

Как-то Митя увидел эту фамилию на афише у Политехнического и отправился на лекцию о международном положении. Ему не терпелось увидеть счастливца, человека, которого любила Нина.

Мочалов не показался Мите красавцем. Худой, сутуловатый, с невыразительным лицом. Однако в нем что-то было. Митя тщательно оглядел своего соперника с головы до ног. И открыл для себя много интересного. До сих пор ему казалось, что мужские костюмы бывают лишь четырех цветов — серые, синие, коричневые и черные. Однако костюм Мочалова явно выходил за пределы этой цветовой гаммы. Какого цвета был его пиджак? Болотного, бутылочного, фисташкового? А брюки? Цвета кофе с молоком? А туфли? Апельсиновые, что ли? Галстук же был невообразимо яркого желтого цвета, но почему-то очень шел к темно-коричневой (кофе без молока) рубашке и всему остальному. Такое было впечатление, будто у Мочалова имелся личный дизайнер, который тщательно одевал его дома, перед выходом.

Митя попробовал взглянуть на себя со стороны. Брючонки темного грязно-коричневого цвета, на заду отвисают, в боках пузыри, как у галифе, они явно коротковаты, из-под них видны носки. В общем, гадость. Не хватает еще, чтобы Нина полюбила его, такого…

В тот же день Митя снес в комиссионку отцовский подарок — фарфорового божка. После чего обратился за помощью к одному мазурику Кеше Иткину, успешно сбывавшему сотрудникам Системтехники разные дефицитные вещи. У него приобрел чеки в «Березку», где отхватил голландский костюм — серовато-бежевый, в крупный рубчик, с металлическими, цвета потемневшего серебра, пуговицами. Достать за баснословную цену итальянские ботинки, французский галстук и югославский батник помог ему тот же Кеша Иткин.

Короче говоря, Митя приоделся. И вовремя! Его пригласили в одно высокое учреждение, в просторный кабинет, стены которого были отделаны дубовыми панелями, и там внимательно выслушали. Теперь уже речь шла не о наземном пассажирском транспорте, а обо всем городском хозяйстве. Митя говорил веско, с апломбом:

— Мы не можем обещать, что в один прекрасный день москвичи проснутся и увидят, что в управлении большим и сложным хозяйством сразу исчезли все недостатки… Потому что где-то нажали кнопку и включили АСУ. Некоторым представляется: сидит в кресле председатель горсовета, перед ним — огромная электронная карта города, и он в любую секунду может видеть, что и где происходит, и тотчас же принять решение…

Лукошко вежливо перебили. А почему бы, спросили его, и не быть такой карте, разве оперативная информация не основа для наилучших решений?

Лукошко загорячился: все будет, непременно будет — и экраны «дисплея», и перфокарты, и перфоленты, магнитные барабаны и диски, всевозможные способы ввода, хранения и выдачи информации. Но «чудо-карта» председателю горсовета ни к чему. Она нужнее, скажем, пожарникам или «скорой помощи». Что же касается решений стратегического характера, то они будут приниматься так же, как сейчас, — документированно. Но… Митя сделал паузу: — Но сами документы станут другими: точными, унифицированными, лаконичными.

Митя понял, что поступил верно: не стал расхваливать свой проект, а, наоборот, проявил трезвый подход к делу, предостерег против неоправданно больших ожиданий. И это убедило. Его поддержали, сказали добрые слова, обещали помощь.

Он вышел из кабинета окрыленным. У него было такое чувство, как будто полоса невезения кончилась и теперь все, абсолютно все ему будет удаваться.

Снова для Мити начались горячие дни, как тогда, когда он бился над теоремой Ферма. Он сидел в своем кабинетике среди ворохов нужной ему литературы, документации, черновиков. То и дело входили и выходили какие-то люди, делились сомнениями, спорили, спрашивали совета. Митя в югославской рубашке с закатанными рукавами (пиджак с вывернутым внутрь рукавом косо висел на дверце шкафа) и начавших терять форму голландских брюках присаживался на угол стола, горячо что-то доказывал, убеждал в чем-то, снова усаживался за свой стол. Шурша страницами, вгрызался в книгу, потом начинал писать, царапая пером бумагу и разбрызгивая микроскопические чернильные брызги.

В эти дни он не замечал, как бежит время. Куда только делась недавняя скука,