Читать книгу - "Доска Дионисия - Алексей Глебович Смирнов"

Ниночка, идеальная блондинка, дочь профессора, предоставленная себе самой с тринадцатилетнего возраста. Дача ее умершего отца была важнейшей перевалочной базой в операциях Аспида. Дача была расположена в сосновом бору, в котором было много домов известных ученых и артистов. Большие лесные участки, полное безразличие соседей и привычка к машинам хорошо маскировали приезды и отъезды груженых иконами автомобилей.

Ниночку Аспид определил работать в музей секретарем-машинисткой в отдел древнерусской живописи, строго-настрого наказав ей беречь музейное добро, как свое собственное. Ниночка, как и художник Голубков, вела работу с реставраторами, отдавала на промывку и реставрацию наиболее ценные доски.

— Из коллекции моего отца, — было ее любимой формулировкой. Коллекции никогда не было, но с мертвого не спросишь.

Ниночкин отец, толстый человек с одышкой, куривший с гимназических лет сигары и не могший спокойно переносить женской походки, был много раз неудачно женат и коллекционировал фотографии певцов с автографами. Государственную премию он получил за открытия в области синтетического каучука, иконами он никогда ни при жизни, ни после смерти не интересовался. Ниночка была его единственная дочь — плод его увлечения жаркого лета пятьдесят четвертого года хорошенькой буфетчицей в сочинском ресторане.

Аспид, хваля Ниночку, говаривал:

— Ты головастая! Хватка у тебя матерой волчицы. А вместе мы, как два волка с той пластинки, — и Аспид и Ниночка очень любили старую, пятидесятых годов пластинку Московского общества охотников, где егеря, воя волками, обучают охотников вою матерого волка-самца и волчицы вместе. И Аспид, и Ниночка любили, предварительно распив бутылку «Камю», звездной морозной ночью, надев невесомые пушистые свитера и скользя на лыжах, завыть по-волчьи в лесу, он — матерым волком-самцом, а она — волчицей. Выли профессионально — собаки во всей округе, дрожа, прятались в будки и истошно брехали, а боязливые дачевладельцы запирали двери на все добавочные щеколды. Аспид искренне любовался воющей по-волчьи Ниночкой — какой изгиб тела, какая совершенная вибрирующая при вое шея.

После встречи с «племянником», как он мысленно окрестил Федю, Аспид привел в действие машину подготовки набега.

Ниночка собрала в своем музее дополнительные материалы о Спасском монастыре, истории городских соборов, подготовила для Феди на музейном бланке липовое отношение в городской архив на имя Безрукова Анатолия Сергеевича, дядя Вася — Печной горшок изготовил сверхмощные сверла-бур. Машины проходили дополнительный профилактический ремонт.

Приближалась весна — самое удобное для набега время. В отличие от других иконщиков, Аспид планировал операции в самое неожиданное для местных властей время — позднюю осень или раннюю весну, в самое бездорожье. В это время их меньше всего могли ожидать пытливые автоинспекторы, сотрудники ГАИ и следственных органов, в последнее время, наконец, принявшиеся за иконщиков.

Зимой Аспид провел в свое время несколько операций, но из всех своих соучастников, называемых им «камарадами», только он один был хорошим лыжником; остальные, привычные к городской жизни, передвигались по снежным просторам Русского Севера с трудом. Даже Воронок отвык от лыж — в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах лыжной тренировкой не занимались. От лыжных походов «камарады» устали, пообморозили ноги и носы и, пия в густых ельниках и стогах водку и лязгая от холода челюстями, дружно сочувствовали немцам, мерзшим в русских снегах. «Камарады» окрестили лыжные вылазки «Восточными походами», а самого Аспида обзывали в глаза «Гудерианом» с добавлением непечатных эпитетов. Обычно же они были почтительны к главарю.

«Нет, нет у меня железных людей», — тосковал Аспид после суровых лыжных рейдов по церковным тылам Архангельской и Вологодской областей. Более таких поездок не повторяли.

Аспид вызвал Федю и приказал ему срочно брать отпуск.

— Мы переносим срок поездки, едем в конце апреля.

Федя взял отпуск за свой счет. Набег приближался. Жена Феди презрительно молчала. Попахивало разводом. «Сбился, сбился с пути муж».

Действительно, теперь Федя, когда у него заводились лишние три рубля, старался выпить в их квартальном ресторане «Снежинка» сто пятьдесят граммов «Экстры» с соляночкой.

«Водочки маленько и соляночки — вот, собственно, генеральная идея каждого порядочного человека».

Самым для него мучительным было ощущать двойственность собственного существования. С одной стороны — неземное. Неземным он называл хождение на службу, сидение в библиотеке, диссертацию, жену, дочь. К этому он привык и не ощущал реальности их существования. «Сплошной электросон наяву».

С другой стороны — новое положение кладоискателя. Двойственность разломила его второй уголовной реальностью — связью с Аспидом и его делом.

«Была моя жизнь до него безвоздушна и эфемерна, а теперь появилась неприятная реальность. Черт знает что! — и для стыкования своих двух существований ему требовалось сто пятьдесят граммов „Экстры“ под соляночку. — Метафизика в двух ипостасях».

Жена плакала, запершись в комнате. Он обнял и поцеловал дочку, как перед уходом на фронт, посидел на стуле без шапки, для чего-то перекрестился на пустой угол и отправился, взвалив на плечи рюкзачок, на «мокрое дело» — в набег за добычей прадедовских капиталов.

На Ниночкиной даче цвела «малина».

Шеф возлежал на втором этаже с хозяйкой, проверяя тренировку ее среднеспортивной мускулатуры. Он даже не спустился вниз «к людям», которые предавались унылым одиноким развлечением людей, живущих противообщественно.

Бледный Алекс с остекленевшими глазами играл на рояле что-то заунывно-несусветное.

Воронок в спортивном синем костюме в углу на тахте угрюмо и очень серьезно мял и тискал полную с очень довольным лицом девицу. На вошедшего Федю они даже не обратили внимания.

Джек, который отпер ему дверь, шепнув при этом:

— О делах — тс-с-с! — провел его в библиотеку покойного профессора, где за круглым, красного дерева ампирным столом в свете уютной японской лампы шла серьезная игра — восседало двое офеней — ковбоев-домушников. Два развязных волосатых молодых человека с большими серебряными крестами на шее лихорадочно щелкали картами. На столе лежала средних размеров куча смятых трехрублевок, рублей и иных более мелких металлических денежных знаков.

Джек усадил Федю на большой старый продавленный диван, принес ему графин с водкой, в котором плавали лимонные корочки, пообещал, подморгнув:

— Девочки будут попозже, — и предложил располагаться как дома.

Аспид среди многих неписаных правил имел твердую установку: «Перед делом ребята должны погулять вволю, в машины надо грузить готовых людей с трясущимися руками, с бледными похмельными лицами. Дня через два после отбытия они в дороге войдут в норму и на месте будут работать с яростью и рвением».

Два волосатых молодых человека были профессиональными офенями — попрошайками икон у старух. Оба они были вполне самостоятельными отдельными единицами. Основное их занятие в свободное от сбора икон время — игра в карты, слушание