Читать книгу - "Любовь, похожая на смерть - Андрей Троицкий"

– Твое предложение? – Полозов утонул в облаке дыма.

– Я пытаюсь доказать, что Алла жива, а не мертва, – ответил Радченко. – По закону это можно сделать, собрав письменные свидетельства трех друзей или родственников Носковой. Отец Аллы и ее приятели в Штатах не подходят – они не граждане России. Адвокаты Солода подадут кассацию с просьбой признать собранные у иностранных граждан документы недействительными. И своего добьются.

– Такие люди есть?

– Мы с Аллой составили список. В общей сложности набралось тридцать восемь человек, которых она знает долгое время. За четыре прошлых дня мы обошли двадцать девять человек. Все они отказались помочь. Все до единого. Люди Солода встретились с потенциальными свидетелями раньше нас. И, видимо, это были запоминающиеся, яркие встречи…

– Ну, и куда кинуться, с чего начать?

– Лучший вариант – Алла уезжает из страны, – сказал Радченко. – Если же решит остаться… Мы, конечно, сможем защитить ее какое-то время. Но рано или поздно Аллу убьют. Солод настроен серьезно. Его не остановит и то, что бывшая жена беременна.

– Да, отъезд Аллы – лучший выход, – кивнул Полозов.

– Но она не хочет уезжать, – сказал Радченко. – Ни при каких обстоятельствах. Она сказала, что будет драться до конца. С нашей помощью или без нее, но она будет драться. Глупо звучит, я понимаю. То есть глупо драться, когда нет почти никаких шансов…

– Не так уж глупо, – Полозов выпустил облако дыма. – Может, эта девчонка докажет нам, мужчинам, что на свете существует такое забытое понятие, как человеческое достоинство и честь.

Полозов редко пользовался высоким штилем в устной речи, наблюдать за ним со стороны было забавно.

* * *

К вечеру пошел дождь, а у Леонида Солода, как часто бывало в такую погоду, разболелась голова. Он сидел в огромном парадном кабинете за массивным столом из красного дерева и, чтобы чем-то себя занять, перебирал никчемные бумажки. Он наложил резолюцию «согласен» на три документа, на трех бумажках написал «не согласен». Отодвинул папку в сторону. Открыл левую тумбу стола – в ней помещался небольшой холодильник с напитками. Налил в стакан водки на три пальца, плеснул сока и размешал коктейль золотой ручкой «Монблан». Вкус приятный. Положил в рот таблетку обезболивающего и опустошил стакан. Еще некоторое время он пытался работать, но на самом деле, хоть и не хотелось признаваться в этом, ждал телефонного звонка бывшей жены. Ультиматум истекает завтра в три часа дня. Значит, еще есть время набрать номер, сказать несколько слов, а потом… Что случится «потом», Солод не знал.

Он представлял себе Аллу с распухшими от слез щеками, с размазанной по лицу помадой и растрепанными волосами. Она ползала на коленях, подбиралась ближе к мужу, чтобы крепко обхватить его ноги и больше не отпускать. Картина показалась такой явственной, сладостной, что Солод позволил себе что-то похожее на улыбку. Интересно: если жена вернется, сможет ли он ее простить? Ответа на этот вопрос он не знал. Но ответа и не требовалось, потому что Алла назад не вернется. Даже если будет с голоду подыхать в канаве, не попросит у бывшего мужа кусок хлеба. Такая натура. Упрямая и подлая.

Что ж, он проявил великодушие, дал ей то, чего заслуживает каждый поверженный противник, – шанс спасти свою шкуру. Солод поставил закорючку под еще одним письмом и принюхался. Показалось – из камина, устроенного в дальнем углу кабинета, тянет гарью. Солод поднялся, прошелся до камина и вернулся. Огонь никто не разводил, в пепельнице нет окурков. Но этот странный запах гари, смешанный с другим сладковатым отвратительным запахом, по-прежнему витает в воздухе. Он понюхал свои ладони и пальцы, уловив запах французского мыла и увлажняющего крема. Прижал нос к плечу: и рубаха ничем таким не пахнет.

Солод подумал, что история с запахами – это просто плохой анекдот. Относительно недавно на этой земле стоял лишь особняк тестя, больше похожий на дворец, окруженный лачугами. Этими лачугами были дачи, полученные от государства заслуженными работниками Академии наук России. Побывав в имении будущего тестя первый раз, Солод заметил в разговоре, что землицы вокруг дома маловато. Усадьбе нужен большой сад, тенистая аллея, живописный пруд с плакучими ивами на берегах. И еще хорошо бы добавить рощицу с беседкой в старинном русском стиле. Или еще что-нибудь этакое, для души.

Носков ответил, что пытался договориться с соседями, выкупить их землю, сломать дачи, а на свободном месте построить хотя бы флигель. Но люди не хотят продавать землю. «Это ведь их право?» – заметил Носков. «Неотъемлемое право», – кивнул Солод. Через пару лет, когда он стал здесь полноправным хозяином, быстро уладил все вопросы. Дачи освободились, владельцы получили немного денег или путевку на кладбище. И только один старик-профессор никак не хотел съезжать; он не брал деньги и грозился пристрелить из ружья любого, кто приблизится к его дому ближе чем на десять шагов. Даже уговоры милиционеров, купленных Солодом, не возымели действия.

Дом пришлось поджечь вместе с профессором. Старика вытащили из пламени пожарные. Через неделю он умер в больнице от обширного инфаркта. Солод хорошо помнит, как выглядел этот безумец: седые патлы, обгоревшая жидкая бороденка, желтая цыплячья шея, нательный крест на худой груди. Он всегда носил с собой ученическую тетрадку, в которую записывал какие-то математические формулы. Солод помнит его домработницу, неотлучно жившую при старике, старомодно одетую женщину с плоской грудью и длинным носом.

Вот эту чертову бабу из огня вытащить не удалось. Впрочем, у нее был выбор: жить или умирать. Она видела, что дом уже охвачен пламенем, что надо бежать из него, пока не рухнула крыша. Но домработница, или кем она там была, не выходила за порог и выкидывала через распахнутое окно какие-то вещи, которые казались ей дорогими и памятными. Солод видел эту сцену от начала до конца своими глазами. Вот баба метнулась к окну, выбросила на траву тяжелый альбом, полный фотографий. Карточки вывалились на траву и, подхваченные ветром, разлетелись по сторонам. На локтях женщины загорелись рукава ночной рубахи, волосы уже начали тлеть, готовые вот-вот вспыхнуть. Но еще оставался шанс… Баба снова пропала из вида. И больше не появилась.

– Господи, – сказал Солод, обращаясь к самому себе. – Господи…

Он до сих пор помнит дым и чад той ночи, чувствует сладковатую вонь горелого мяса, еще долго витавшую над пожарищем. Может быть, столь сильное впечатление осталось, потому что он сам бросил в разлитую вокруг дома солярку промасленную тряпицу. И старая дача вспыхнула, будто была построена из соломы. Позднее среди обугленных деревяшек найдут обгоревшее тело женщины и брошку – точнее, обугленный металлический вензелек: первые буквы имени и фамилии профессора. Эту дешевую безделицу она носила на груди.

После смерти профессора с его дальними родственниками удалось быстро договориться, за небольшую плату они уступили землю. И еще долго благодарили Солода за его щедрость и доброту. «У вас золотое сердце, – сказал племянник покойного профессора, принимая деньги. – Дача не стоила так дорого». Солод печально улыбнулся в ответ. «Это мой человеческий долг, – ответил он. – Я просто обязан помочь людям, попавшим в беду. Мужайтесь. Такое горе». Мысленно он послал собеседника к чертовой матери и даже еще дальше.