Читать книгу - "Трудно быть мачо - Андрей Кивинов"

Юля смахнула снег с бревна и присела рядом с Чернаковым и прижалась к нему.

– Здорово здесь…

– Я ж говорил, тебе понравится…

Он обнял ее за плечо.

– Мне так хорошо с тобой…

«Спасибо за добрые слова и оказанное доверие…»

– Серьезно, что ли?

– Серьезно…

«Блин, что ж теперь делать? Неужели, залетела?!…Мама, мама!…»

Юля с нежностью смотрела на него. И одновременно вопросительно. «Что скажете, Вячеслав Андреевич? Ну, скажите, скажите, наконец, не томите».

«Никогда бы не подумал, что катание на коньках так хорошо развязывает язык».

Чернаков еще сильнее прижал ее к себе. Улыбнулся и поцеловал в холодный нос. Юля по-прежнему ждала ответа, смотря ему в глаза.

«Сериал «Любовь и белочки». (Четыре премии «ТЭФИ», одна «Золотой орел», две «Ники») Серия сто двадцатая, сопливая… Краткое содержание предыдущих серий: Некий начальник службы безопасности супермаркета Джакузин, женатый мужчина сорока шести лет неожиданно влюбляется в молодую продавщицу отдела красок того же супермаркета. То ли в шутку, то ли всерьез. Но у нее есть ревнивый и рогатый муж, страдающин запора…, тьфу ты, запоями… Влюбленные вынуждены скрывать свою страсть и заниматься сексом в не предусмотренных законом местах, рискуя нарваться на неприятности. Все это происходит на фоне производственных проблем в супермаркете на протяжении ста серий. Герою предстоит сделать нелегкий выбор – остаться в семье или зачать новую жизнь. Он терзается сто девятнадцать серий, не зная, как поступить. И вот, в один из выходных, накануне Нового года они инкогнито едут в загородный мотель кормить белочек и любоваться природными красотами. Покатавшись на коньках, героиня не выдерживает и, наконец, признается герою в своих тайных чувствах…Продолжение завтра, после программы «Кривоватое зеркало».

Звучит песня… «Raimstain», «Du hast».

– Я тебя люблю.

Не устоял. Ответил. Рубанул сгоряча правду-матку. Без всякого вступления, типа:

«Видишь ли, Юля, я старый сатрап и не знаю слов любви. И вообще, я втерся к тебе в доверие, чтобы получать информацию о продавцах, ворующих товар…» Свершилось, выбор сделан.

«Граждане, Минздрав предупреждает – не целуйтесь в месте скопления чаек, риск заражения птичьим гриппом возрастает многократно!»

Они вернулись в теплый номер, Чернаков-Джакузин принялся накрывать стол, вернее, прикроватную тумбочку. Появился достойный повод выпить и закусить. Все-таки, не каждый день ты делаешь серьезный шаг влево, признаваясь в любви. Юля отправилась в душевую мыть фрукты.

Он вспомнил, что забыл штопор, позвонил наверх и попросил поднести. Через две минуты улыбающийся официант из ресторана стоял на пороге. Хорошая дрессировка. Как в цирке.

«Все-таки, капитализм, несмотря на звериный лик, доставляет и маленькие удовольствия», – подумал Вячеслав Андреевич.

Забрал штопор, дал червонец на чай и закрыл дверь за замок.

Он разлил вино, они подняли стаканчики.

– Ну, что дальше?

Чернаков понимал, о чем идет речь. О выборе, о политической воле. «I love you»

сказано, теперь придется за базар отвечать. Он правильно предполагал, Юля терзалась теми же мыслями, что и он. Так и кататься на коньках по выходным до старости? И гостиницы исследовать? В какой из них кровать шире?

«Ну, скажи, скажи, это не больно. Решительно и твердо. Ты ж солидный, уважаемый муж, не студент сопливый. Врежь кулаком по кровати! Ну! Ну, давай, не менжуйся…»

– Дальше?

– Да.

– В каком смысле?

Ответить Юля не успела. В дверь снова постучались. Вероятно, официант вернулся за штопором. Либо посчитал, что червонца на чай мало.

Чернаков поставил стакан с вином, чертыхнулся, и, подойдя к двери, повернул ключ.

Юля вскрикнула.

На пороге стоял Дима. Ее законный, но рогатый муж.

И был он недостаточно радостен. А рога остры.

* * *

У Василия совершенно некстати разболелся живот. Видимо, траванулся сардельками, купленными накануне на уличном рынке. Торговка гарантировала, что товар свежий, но, похоже, слукавила, гадина. Либо вином с того же рынка. С пестицидами, наверное, грузинское. А теперь брюхо сводит так, будто харакири сделал. И это в самый разгар выходной торговли, когда народ готов, не считая швыряться деньгами, охваченный предпраздничной лихорадкой. Покупает всякую муть, на которую в обычный день даже бы и не посмотрел.

Сейчас бы прилечь на часок-другой, ножки вытянуть, таблеточку скушать. Но в мешке еще на добрую тысячу хлопушек и петард. Их надо обязательно продать сегодня, в воскресенье, завтра такого наплыва народа в «Планету» не будет.

Вася вспомнил, как однажды у него прихватило живот в тюремной камере. Таракан, попавший в макароны, видимо был несвежий. Вдобавок к животу тогда разболелась и голова. В камере духота, да еще попутчики накурили. Мучался, мучался, потом не выдержал, попросил цирика[12], чтобы врача тюремного вызвал. Врач пришел. Через окошко, не заходя в камеру, спросил, в чем дело? Вася объяснил. Докторишка достал из кармана большую таблетку, разломил ее пополам и протянул внутрь камеры.

– Вот эта половинка от головы, эта – от жопы. Смотри, не перепутай.

– Да у меня живот болит, а не жопа!

– Будешь возникать, заболит и жопа.

Самое интересное, пилюля помогла. И от головы и от брюха. Медицина!

Машины на парковку все прибывали и прибывали. На въезде образовалась пробка, два серьезных мужа на джипах не желали уступать друг другу дорогу, пока разминаясь словесной перепалкой.

– А чего-й то я должен? С какой стати?

– А я с какой? У тебя помеха справа!

– К уродам это не относится!

– Это кто тут урод?

– Угадай с трех раз!

Загадка разгадана верно, разминка закончилась, теперь музыкальный конкурс.

Василий давно заметил, что все проблемы у людей начинаются с фразы «А чего-й то я должен?…»

Он присел на высокий поребрик, боль из нижней части живота перекатилась в верхнюю. Слева, в паре шагов от него примостился мужичок гламурной наружности, характерной для лиц, проживших добрую половину жизни ниже уровня асфальта и переработавших на мочу не одну цистерну алкогольной продукции. Через минуту со стороны «Планеты» подвалил второй «гламур», отличающийся от первого разве что менее резкой вонью.

– Купил? – голосом утопающего, увидевшего парус, спросил первый.

– А то, – из пошитого в начале шестидесятых пальто он гордо извлек стеклянный пузырек с голубой крышечкой и присел рядом.