Читать книгу - "Китайский проезд - Эдуард Тополь"

Возбужденный и раскрасневшийся после триумфального выступления, лидер неокоммунистов в сопровождении своей свиты победоносно шел по коридору Думы. Перед ним, отступая спиной, катилась толпа русских и иностранных фото – и телерепортеров, вспыхивали блицы, и юные журналистки, держа на вытянутых руках диктофоны, наперебой сыпали вопросами:

– Как вы решите чеченскую проблему?

– Будете ли национализировать банки?

– Что будет с Курильскими островами?

– Почему в разгар избирательной кампании вы отправляетесь в США?

– Как вы относитесь к экспансии НАТО на восток в связи с вероятностью возвращения коммунистов к власти в России?

– Верно ли, что в Америке вы постараетесь убедить американского президента в неизбежности вашей победы и возможности существования коммунизма с человеческим лицом?

– Сумеете ли вы вернуть России Черноморский флот?

– Кто войдет в состав вашего правительства?

– Будет ли введена цензура?

Держа правую руку в брючном кармане штанин, с трудом вмещающих его толстые, как у Наполеона, ноги, а в левой руке – букет белых тюльпанов, Зю Ган на ходу отвечал:

– В неизбежности нашей победы никого убеждать не нужно, она очевидна. Мы создадим широкое коалиционное правительство народного доверия. Не по принципу партийной принадлежности, а по деловым качествам. Уже сейчас мы готовы предложить посты в нем некоторым членам нынешнего руководства…

Вся его плотная фигура, стильный костюм, французский галстук на белоснежной сорочке, крупное лицо, высокий лоб с залысиной, преждевременной для пятидесятилетнего мужика, его светлые глаза, мерцающие под тонкой ниткой бровей из татарского разреза век, его по-утиному широкий нос и даже бородавки на переносице – все излучало несокрушимость и уверенность в победе. Именно таким напором и медвежьей поступью таких же косолапо-толстых ног завоевывали власть и женщин Нерон, Наполеон, Мао Цзедун и Фидель Кастро.

– Нравственная цензура есть во всех странах. А вот такого распущенного телевидения, как у нас, нет ни в одной стране! Зато свирепствует политическая цензура. Даже Го Ву Хину не дают выступить по телевидению, и мне придется отдать ему свое время…

Тут журналисты наткнулись спинами на широкую дубовую дверь, отделяющую от общего коридора анфиладу кабинетов думского комитета по безопасности культуры и единства. В двери стояли квадратно-плечие думские охранники с мобильными «воки-токи» в руках. Они пропустили Зю Гана и его свиту, но отсекли журналистов. Пройдя за дверь, Зю Ган расслабился и уже усталой походкой прошел мимо секретарей в просторный, словно министерский, кабинет Го Ву Хина, руководителя комитета и создателя широко известных песен «Реквием по России» и «Родина стонет, родина плачет».

Сам Го Ву Хин – лысый мужчина с манерами и усами гусара, выдающими самолюбивый характер, но с тяжелыми, как у всех стареющих китайцев, мешками под глазами и с малыми остатками коротких седых волос за ушами – ждал Зю Гана с демонстративным спокойствием старшего товарища, углубленного в чисто мужское занятие: попыхивая коротким турецким чубуком и поглядывая на телеэкран, он специальным набором щеток чистил свою коллекцию курительных трубок. В кабинете стоял густой аромат голландского табака, смешанный с запахом индийского чая, который – на подносе, в стаканах с подстаканниками и с тарелкой тонко нарезанного лимона – как раз к приходу Зю Гана ставила на письменный стол стройная и вызывающе красивая секретарша Го Ву Хина.

– Ну? Как я выступил? – спросил Зю Ган, тяжело садясь в кресло, но не у письменного стола, чтобы не выглядеть просителем на приеме у дядюшки Го, а возле журнального столика.

– По-моему… неплохо… – с нарочитой весомостью разделяя каждое слово, произнес Го Ву Хин и только после этого оторвался от своего занятия и поднял на гостя глаза. – Но нужно было четче определить: ваша партия не берет на себя ни ленинские, ни сталинские преступления. Вот что ваши коммунисты должны объяснять людям. Когда рабочих расстреливали в Новочеркасске… когда из страны выгоняли Солженицына, Ростроповича, Зиновьева… хозяином России были уже Ель Тзыны, Шева Рна Дзе, Яко Вле Вы… а не новая партия Зю Гана… Чаю хотите? Или коньяк? – И поскольку гость не определил свой выбор, сказал секретарше: – Подай коньяк.

Этими простыми словами он как бы сразу отделил Зю Гана от его свиты, которая заняла периферию кабинета, и обозначил, что тут происходит разговор только их двоих – будущих лидеров России.

– У Ель Тзына есть только один шанс остаться у власти, – сказал Зю Ган, как бы невзначай отдавая секретарше цветы, – ввести чрезвычайное положение?

– Струсят, – ответил Го Ву Хин, ревниво проследив за этим жестом гостя.

Но секретарша никак не выразила своего отношения к букету, поставила его в вазу на полке книжного шкафа, перенесла поднос с чаем на журнальный столик перед Зю Ганом и вытащила из бара бутылку «Хенесси».

Между тем Зю Ган повернулся к своему партийному заместителю – кудряво-рыжему плотному мужчине лет сорока пяти – и жестом попросил его открыть свой атташе-кейс. Тот тут же вытащил из атташе-кейса какой-то документ, а Зю Ган кивком головы велел передать его Го Ву Хину.

– Что это? – спросил тот.

– Беловежское соглашение девяносто первого года о роспуске Советского Союза. Оно было принято в тайне от страны, когда Ель Тзыну нужно было свалить Горбачева. Но Дума вправе его денонсировать, и мы сделаем это. Завтра же! Если вы нас поддержите.

– И тогда? – Го Ву Хин, не читая документа, посмотрел Зю Гану в глаза.

– А тогда какой у них выход? – нетерпеливо вмешался рыжий заместитель Зю Гана. – Это решение поставит Ель Тзына вообще вне закона!

– И тогда он расстреляет Думу из танков, – продолжил свою фразу Го Ву Хин, как бы игнорируя вставку рыжего.

– Прикажет расстрелять! – поправил его Зю Ган. – Но выполнит ли армия его приказ? – он отхлебнул чай. – Если, конечно, не только мы, коммунисты, окажемся в Думе под обстрелом…