Читать книгу - "Смерть в Византии - Юлия Кристева"

Си-Джей представлял себя среди паствы Урбана II, с воодушевлением поддержавшей его призыв возгласами: «Так хочет Бог!» и нашивших на свои рубашки крест из ткани, до того бывший знаком отличия паломников, отправлявшихся в Иерусалим. Позднее отмеченные крестом и стали прозываться крестоносцами. Провозглашенное Папой отпущение грехов обладало огромной притягательной силой; по хартиям и хроникам той эпохи Себастьян убедился в тяге всего общества, всех слоев населения к тому, чтобы избежать Страшною Суда, а заодно и конца света, назначенного иными проповедниками на начало второго тысячелетия, хотя Апокалипсис не настолько завладел умами, как считал кое-кто из медиевистов, чью точку зрения не разделял Си-Джей. Как не разделял и другую: что крестовые походы были войной против ислама — сама мысль о политико-религиозной исламской общности казалась ему чуждой западному мышлению той поры. Он так и не обнаружил доказательств существования союза между Римом и Византией, Урбаном II и Алексеем Комниным. Хотя, несмотря на отлучение Алексея Комнина Григорием VII, переговоры шли не прекращаясь. Византийский василевс ждал от Рима помощи и даже просил ее с тем, чтобы остановить нашествие сарацин. Предполагал ли Папа утвердить с помощью военной поддержки, которой он добивался в 1095 году в Клермоне, главенство Рима и его власти над всем восточным христианством? Или же его действия были нацелены главным образом на объединение греческой и латинской Церквей? Ничто этого не подтверждало, но Си-Джей склонялся к тому, что только подобное было способно привлечь к походу такого человека, как епископ Пюи — Адемар Монтёйльский… jeez! Он первым дал Папе обет выступить в дальний путь, приняв из его рук крест из красного шелка — эмблему крестоносцев.

Выступив вместе с Раймондом де Сен-Жилем, духовным вождем Первого крестового похода во главе французов, говорящих на провансальском языке, Адемар, не мешкая, обошел Альпы, пересек Ломбардию, далее взял южнее на Бриндизи и Далмацию — современную Сербию, входившую тогда в состав Болгарии. Восемнадцать месяцев спустя он вошел в Константинополь. Это случилось 26 апреля 1097 года, после того, как Раймонд де Сен-Жиль дал после нелегких переговоров клятву не посягать ни на жизнь, ни на честь византийского императора. Гуго де Вермандуа проследовал через Бари и после многих злоключений 14 мая 1097 года добрался до Константинополя. Готфрид Бульонский, герцог Нижней Лотарингии, светловолосый, статный бородач, и его брат Бодуэн, темноволосый гигант, покоритель женских сердец, уже находились в столице империи, явившись туда на полгода раньше, на Рождество 1096 года, пройдя Австрией, Венгрией и Болгарией. Однако первым навлек на себя громы и молнии со стороны Анны Комниной Боэмунд Тарантский, явившийся 9 апреля 1096 года во главе норманнов из Италии. Си-Джей не может удержаться от смеха, стоит ему вспомнить саркастические высказывания принцессы по его поводу:

«Этот человек, негодяй по природе, был очень находчив в любых обстоятельствах, а подлостью и бесстрашием настолько превосходил всех прошедших через нашу страну латинян, насколько уступал им в количестве войска и денег. Но, выделяясь среди латинян необычайной ловкостью, он обладал общим им всем природным качеством — непостоянством».

Увы, кто читает теперь «Алексиаду» в бывшей Югославии, или в Санта-Барбаре, или даже в Париже?

Однако неприветливые косовары, провожающие хмурыми взглядами «панду», могли бы почерпнуть в записках принцессы нечто духоподъемное для себя, know what I mean? Вообще-то Анна, как и ее современники, была страшно напугана наплывом этих латинских полчищ:

«И казалось, было их больше, чем звезд на небе и песка на морском берегу».

Но до такой степени их презирала, что даже отказывалась их называть:

«Я охотно привела бы имена их предводителей, но лучше, полагаю, этого не делать. Язык мой немеет, я не в силах произносить нечленораздельные варварские звуки, и меня пугает масса варварских имен. И к чему мне стараться перечислить такое множество имен людей, один вид которых наполняет отвращением окружающих?»

Отвращением? Или ужасом? А может, зачаровывает? В «глубине души», той, что отныне представляла собой лишь потерю собственного «Я», Си-Джей составил на сей счет мнение: он был убежден, что Анна не говорила ни всего того, что знала, ни всего того, что почувствовала в себе и сочла зазорным. Для того-то и предпринял историк эту поездку по Далмации, Сербии, Косову, Македонии, разрушенным бомбардировками союзников в 2000 году, вплоть до Филиппополя, чтобы доискаться до ее тайн. Например, почему в «Алексиаде» ни словом не упомянут Адемар? Как объяснить это умолчание автора, в остальном верно следующего исторической правде?

Си-Джей как зомби катил вперед, время от времени промачивая горло минералкой и останавливаясь поспать в машине на заднем сиденье или в деревенском доме. Он преодолевал километр за километром, не видя ничего и никого, пленник своей грезы, раздавленный усталостью, овладевшей всем его существом после свершенного преступления, на крючке галлюцинирующей памяти. Однако мало-помалу даже на этого утратившего себя человека оказало воздействие представившееся его взору.

Тонны обедненного урана — depleted uranium, DU, — были обрушены на эту землю и ее жителей. Боеприпасы, начиненные графитом, взрываясь вблизи почвы, пролили на нее дождь из миллиардов микроскопических частиц углерода, которые затем проникли в электростанции, трансформаторные сети и высоковольтные провода, равно как и в системы телекоммуникаций, вызвав колоссальное количество замыканий, в результате чего Белград и семьдесят процентов сербской территории лишились электричества. Были разбомблены мосты на Дунае, а значит — нарушено сообщение между различными частями страны. Си-Джею пришлось даже искать обходные пути. Косово, на первый взгляд, не пострадало, но до самой Македонии крестьяне жаловались на проблемы с дыханием, вызванными частицами углерода и графита, которые сродни асбесту.

Дети и старики потрясали перед стеклами его красной «панды», которая не осталась незамеченной, помидорами и салатом, отравленными, как они утверждали, американцами. Повсюду — сгоревшие дома, заброшенные поля, выжженные леса. «НАТО оценивает восстановление Югославии в 35 миллиардов долларов», — приходило ему на память вместе с туманным образом некоего профессора Крест-Джонса, поддержавшего со своими коллегами крестовый поход западных стран против кровавого Милошевича. Вспомнилось и то, как он оценил иронию Уоррена Кристофера: «Когда Милошевич пускает в ход свое обаяние, понимаешь: доведись ему родиться в ином месте, он стал бы успешным политиком при демократической системе». Провидение уберегло Санта-Барбару от Милошевича! При том, что граница между двумя мирами не такая четкая, как говорят, — бывает, поступательный ход Истории стопорится. И все же видеть разрушительные последствия военных действий и читать о них в Интернете — не одно и то же. Даже если допустить, что частично в том повинна пресловутая меланхолия, столь свойственная славянской душе, прямо-таки расцветающая в этих местах. После падения Берлинской стены балканские крестьяне захотели всего и сразу, откуда и взялась их возросшая озлобленность, которая вряд ли когда-нибудь ослабнет. Эти люди нас ненавидят, это в порядке вещей, но, к счастью для нас, еще больше они ненавидят исламистов. Вот кто по-настоящему внушает им страх, как и девять — да что я говорю, больше, — веков назад, и им должно быть хорошо известно почему. Человеческие жизни вертятся по кругу, как эти льдинки в моем стакане со сливовицей: опишут от силы три круга, и от них остается пшик.