Читать книгу - "Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли"

Один из домов

…принадлежит Сэму Давенанту и называется «Ля Гулютери» — по имени заливного луга, также входящего в поместье. Имя, в свою очередь, происходит, вероятно, от Симона ле Гулю, служившего коннетаблем прихода Св. Маглуара в 1540 году, хотя рьяные антиквары подозревают, будто на этом глинистом поле некогда лепились «гулю» — круглобокие горшки для варки бобов. Я подозреваю, что Симона или кого-либо из его предков прозвали «ле Гулю»^[11] из-за того, что сам он был до этих бобов дюже охоч. Антиквары-любители из тех, кто поневменяемей, разумеется, будут заверять вас, что имя как-то связано с древними обрядами плодородия, но они всегда так говорят, разве нет?

Бо́льшая часть здания восходит к XVI веку, заметны следы и более ранних работ, а также есть намеки на церковное пользование. Сложено сие здание из приятного розового гранита — такой уже не добывают, — который годы тактично убедили принять вид уютный и достойный. Наличествуют турели, ронделины, бенитьеры и так далее — я уверен, все вы знаете, что это такое. Я же, со своей стороны, забыл. Фасад преимущественно располагается сзади — двери, террасы и прочее, — но истинный фасад смотрит на солнечный приятный дворик, по противную сторону коего располагается Другой Дом, принадлежащий лучшему другу Сэма.

Другой Дом

Этим владеет Джордж Брейкспир, лучший друг Сэма, и прозывается постройка «Ле Шерш-фюит»^[12]; я не в курсе, что это означает. В XVIII веке его экстенсивно приукрасили, и окна теперь — так им предписано лежащим в основе всего гранитом — слегка съехали с мест, что спасает конструкцию от унылой симметрии большинства зданий того периода. Как и у «Ля Гулютери», бо́льшая часть фасада у этого дома — сзади (сады, бассейн и пр.), и сзади же — любопытная и увлекательная веранда с вогнутым стеклением: на Джерси это ассоциируется с «тресковыми домами» — такие постройки возводились в безмятежную эпоху трескового промысла, когда дерзкие джерсийские шкиперы десятками выходили на Большую Ньюфаундлендскую банку и все вдруг обогащались. По одну сторону дома — уродская викторианская конюшня из желтого кирпича, с часами, которые не идут.

Представьте, стало быть

…два этих милых глазу дома, любезно лучащиеся друг другу поверх старой каменной давильни для сидра в центре двора; еще представьте, какая это редкость и удача — что владельцы сих домов такие близкие друзья. (Тот факт, что их супруги терпеть друг друга не могут до самой требухи, малозначителен, надо полагать, да и ненависть эта редко всплывает на поверхность, даже когда они одни.)

Представьте и

…самих владельцев этих домов, начиная с Джорджа Брейкспира из «Ле Шерш-фюит». Джордж верит в Бога, но — лишь в англиканскую его разновидность, как рекламируется по телевидению споспешествованием Соглашения о Предоставлении Равного Времени, хотя у Джорджа Открытый Ум, поскольку в Индии и прочих подобных местах он видал Очень Странные Вещи. Манеры его чересчур утонченны, посему набожность не сквозит — так и должно быть. Он не дурак. Можно заподозрить, что во время Войны он занимал майорскую должность, однако на деле служил он полным и действительным бригадиром и награжден орденом «За боевые заслуги», «Военным крестом» и прочими побрякушками — но, опять-таки, строгость манер воспрещает ему потрясать в гражданской жизни как чинами, так и отличиями. (Мне кажется, что это все же слишком далеко заходит — как-то невоспитанно, согласитесь, хранить орденские планки в ящике комода для носовых платков вместе с «французскими письмами». Подайте мне лучше тех жизнерадостных европейских гусар, что по вечерам щеголяют в опереточных мундирчиках, — и не надо этих напыщенных английских гордецов-гвардейцев, кои по мановению котелка обращаются в прискорбные подобия платежеспособных биржевых маклеров. Офицерам следует иметь дерзость, долги и девиц, а превыше прочего — достачливых кредиторов, которых можно хлестать стеком перед казармами, дабы у оных кредиторов к завтраку разгорелся аппетит, вы не согласны?)

Джордж — мужчина среднего роста, заурядной внешности и нормального веса. Друзья не всегда узнаю́т его — и в этом-то все и дело, не так ли? То есть в любимом кресле у него в клубе его, разумеется, узна́ют, потому что он в нем, изволите ли видеть, сидит. Ну и бармены из тех, что получше, его узнаю́т — но это их работа.

Одежда Джорджа исполнена неброского хорошего вкуса настолько, что напоминает маскировку — быть может, даже плащ невидимки.

Несмотря на его седоватый окрас волос, глядя на Джорджа, вы знаете наверняка: посмей паче чаяния к нам вторгнуться какие-нибудь гансы или фрицы, Джордж не только умело встанет в тот же миг под ружье, но и — не рассусоливая и без лишних вопросов — примет на себя командование, прибегнув к некоему древнему английскому паролю, символу или шибболету, который все мы призна́ем, хоть и услышим впервые с той поры, когда король Артур скрылся в волнах этого озера, что возле Авалона^[13].

А тем временем, однако, здесь и сейчас, на Джерси свести с ним знакомство не зазорно никому, ибо: он внимательно слушает рассказчиков; наливает большие (но не вульгарно большие) стаканы; не улыбается слишком уж вымученно, если кто-то выражается в присутствии его супруги; и если вечеринка слишком затягивается, не издает шумов, свойственных отходу ко сну, а как бы тихонько тает и, надо полагать, вновь материализуется в своей гардеробной.

Он много и застенчиво пьет; охоты на Джерси, видите ли, нет, а потому зимние дни довольно длинны, если в вас не буйствуют гонады.

В Кембридже он нарыл себе некую ученую степень и выиграл боксерскую «синьку»^[14] — тут едва можно удержаться от того, чтобы не сказать «само собой», — а кроме того неплохо осведомлен в Наполеоновских войнах. Он принадлежит к числу тех завидных людей, которые — подобно выпускникам Бейллиола^[15] — безмятежно уверены: все, что бы ни делали и ни думали они, чем бы ни являлись, все это — правильно. Подобная неспособность видеть в себе какие бы то ни было изъяны, есть, разумеется, некая разновидность помешательства, но гораздо менее опасная для окружающих, нежели неспособность видеть в себе хорошее.