Читать книгу - "Тридцать три несчастья - Марина Константинова"

— Говна-то… — меланхолично прогудела баском Танюсик. — Может, еще обойдется. В первый раз, что ли?

— Ну, вы чего? Ясное дело, в первый… — обиделась Любка. Потом задумалась. — Я в консультацию ходила. Говорят — верняк. Залетела я, девки.

Любанька вытащила из кармана грязный носовой платок, плюнула в него и стала стирать растекшуюся под глазами тушь.

— А кто папаша-то? — ехидно поинтересовалась Нинусик и выпустила вонючий табачный дым прямо в хорошенькое Любанькино личико.

— Дак ведь…

То ли от дыма, то ли от застоявшегося запаха сапог, портянок, ваксы и какой-то луковой дряни, которую Нинусик с Танюсиком постоянно жрали из стеклянных банок, Любка сложилась пополам и, зажимая рот рукой, метнулась к туалету.

— …я и говорю, — как ни в чем не бывало затараторила она по возвращении. — Он, подонок, Сашка Алтынов.

Эта новость действительно оказалась неожиданной. О безумном Любкином «романе» знали даже сторожа, весь театр подхихикивал над Любанькой и жалел Алтынова. Лупоглазая толстушка Любка преследовала несчастного заслуженного артиста везде и повсюду. Она рвалась во все массовки спектаклей, где он был занят, участвовала во всех его творческих вечерах в качестве артистки театра, прорывалась на озвучку толпы в его картинах. При встрече с ним она томно опускала глаза, трепетно вздыхала, а по ночам настырно звонила его жене, сопела в телефон и молчала. Алтынов, почти двухметровый красавец-блондин с римским профилем, умница с двумя высшими образованиями, досадливо от нее отмахивался и в ее сторону принципиально не смотрел. Он даже не пытался с ней объясниться, и только однажды, без его ведома, в театр приехала его жена, тоже, кстати сказать, Люба. Она застала Любаньку в гримерной, но та стала возмущенно отпираться от возведенной на нее напраслины, объясняя ситуацию завистью коллег и интригами. Под Любкиным напором тихая алтыновская жена скромно опустила глаза, и, извинившись, удалилась.

— А ты, Любасик, того, часом не путаешь… — промямлила ошарашенная Нинусик. — Ведь он вроде как…

— А то как же! Я-то не пьяная была, это он, собака, нажрался, — заистерила Любка. — Да вы что, девки, не верите мне, что ли? В ВТО дело было, Рождество как раз отмечали. Капустник был. Я участвовала. Он сам подвалил в конце. Я-то с ним по-интеллигентному, а он меня схватил и на черную лестницу уволок.

— Может, чего-то духовного хотел? — закусывая селедкой под шубой, спросила более склонная к романтике Танюсик.

— Не признался, — растерялась Любка. — Нет, вы не думайте, ничего такого не было. Сначала целовались. Затем он меня в Люськин кабинет затащил, ну, то есть в секцию молодежную. Там, естественно, никого, все ж в ресторане. Чего-то наговорил, наговорил. Я, конечно, ни в какую. А потом там под фикусом все и случилось! Навалился, амбал, я и пала.

— Как лошадь, что ли? — цинично ухмыльнулась Нинусик.

— Да ну тебя! — всхлипнула Любанька. — Вам смешно, а меня любимый изнасиловал, представляете?! Чего делать-то?! Воды дайте.

Но никто ей не ответил и воды не предложил. Нинусик с Танюсиком уставились друг на друга, словно пораженные одной мыслью.

— Поздравляю, — изрекла Танюсик.

— Не с чем, — утирая сопли, горестно вздохнула Любанька. — У меня резус отрицательный. Если аборт сделаю, не рожу уже никогда.

— Никаких абортов. Все, Любка, теперь тебя не сократят, не имеют права. Будешь матерью-одиночкой, — подвела итог практичная Нинусик.

Матерью-одиночкой Любка быть не хотела и объявила о своем положении Алтынову.

Тот закатил глаза, пытаясь припомнить, когда и где это могло произойти. Любка в подробностях описала ему рождественскую ночь в ВТО. Сашка Алтынов расхохотался ей в лицо и от пьяного соития наотрез отказался. Она продолжала его домогаться, и тогда он перестал с Любанькой даже здороваться. Как позже выяснилось — на долгие годы.

Любку из театра не выгнали, и она родила мальчика, назвав его в честь своего отца, которого никогда не видела, Коляном.