Читать книгу - "Сами по себе - Сергей Болмат"

Чудесно.

Несмотря ни на что.

Папироса закончилась. «Посмотрим», — донесся до нее как будто издалека снисходительный ответ Валентина Викторовича и следом, с некоторым запозданием обозначилась в ее сознании холодноватая абсурдность этого ответа.

Она завинтила пробку и спрятала фляжку.

— Нет, правда, что делать-то?

— Ты серьезно?

— Весьма.

Она даже удивилась слегка.

— Очень просто.

Валентин Викторович вытащил из кармана плаща невероятно потрепанную записную книжку (сколько она ему этих книжек напокупала — и все равно, он любую истрепать ухитрялся за какие-нибудь два-три дня), вытащил из книжки магазинный чек, перевернул его, держа почтительно, как археолог навуходоносорову табличку, включил телефон и начал сосредоточенно набирать номер, записанный на обороте чека, сверяясь на каждой цифре так, словно он звонил, по меньшей мере, в Патагонию.

— Кому ты звонишь?

Хотя она знала, разумеется.

— Специалисту.

Ксения Петровна разочарованно отвернулась.

Практицизм портил Валентина Викторовича. Во всем остальном это был безусловно идеальный муж. Беспомощный, неизменно молодой, тревожно-обаятельный, всегда немного и артистически растерянный и, кроме того, превосходный бухгалтер. Для повседневности он был слишком декоративен. Ксения Петровна любила слушать Валентина Викторовича, любила наблюдать за ним в офисе, в кабинете, когда он любовно вкладывал свежую ксерокопию в новенький скрипучий скоросшиватель или аккуратнейшим почерком выписывал никчемную накладную на шелестящей канцелярской бумаге. Обычные дела были Валентину Викторовичу противопоказаны. Нанять человека поклеить новые обои или отрегулировать развал колес — все это были для него геркулесовы подвиги. Он пытался, правда, тайком от Ксении Петровны, утверждать себя на поприще домашнего хозяйства — заказывал, например, рамки для семейных фотографий. В мастерской он знакомился с обаятельной приемщицей. Рамочный мастер оказывался православным практикантом. Через неделю Валентин Викторович уже пел в церковном хоре и отказывался есть тефтели по пятницам, через две недели приемщица, приглашенная на чашку чая с пирожными, украла у них последней модели карманный компьютер, оставленнный Ксенией Петровной по недосмотру в прихожей, возле телефона. Она исчезла, рамочник же, напротив, наносил еще некоторое время регулярные визиты, пил вино, разводил с Валентином Викторовичем экзегетические сплетни и один раз даже подрался на лестничной площадке с адвентистами седьмого дня, пришедшими, как водится, прозелитствовать. С точки зрения Ксении Петровны, в этой судорожной деловитости было нечто необъяснимо кощунственное, противоестественное, даже преступное, как если бы не обыкновенная практическая деятельность была его тайной страстью, а какая-нибудь малопривлекательная патологическая наклонность — клептомания, например, или скотоложество.

Тем не менее, именно Валентин Викторович звонил в настоящий момент по делу. Мало того, по делу жизненнной важности.

Ксения Петровна наблюдала его, как телевизионных дел мастер — беспомощного, жалобно суетящегося вокруг своей агонизирующей сивиллы клиента.

По правде сказать, вопрос, которым задавалась Ксения Петровна был, на самом деле, далеко не риторический. Мало того, она, отчасти, действительно ждала на него ответа.

Хуже того, она рассчитывала, что ответ найдется сам собой.

Городской буддизм всегда был Ксении Петровне противен. Сидеть на берегу и ждать, когда мимо тебя по реке проплывут трупы твоих врагов? Первым видишь, как правило, собственный труп, обезображенный до неузнаваемости. Но сейчас ей вдруг сделалось все равно. Пусть будет, как будет.

Она включила музыку погромче. Чувства сгустились внутри нее, слиплись в теплый клубок, реальность укатилась куда-то в сторону как столик на колесиках. Она прислонила голову к холодноватому пейзажу. Пусть звонит. Может, Евгений прав и Харина нужно просто убрать, как убирают разведчиков в кино, тем более, что договориться с Хариным, похоже, невозможно. В кино, правда, всегда, с самого начала знаешь, кто кого уберет. Жизнь временами излишне интерактивна.

Евгений был дальний родственник Валентина Викторовича, муж сестры жены племянника, человек опытный, эксплуатировавший без особого разбора самые разнообразные флюиды и элементы: водку, спирт, нефть, говядину средней тушести, кофе, керамическую плитку, сантехнику, сусло. Его ассортимент выглядел как записки сумасшедшего кладовщика. Его послужной список напоминал отчет патологоанатома. Должность заместителя директора совместного предприятия стоила ему мизинца, кредит — отбитой почки, несвоевременная поставка — разрезанной ноздри, а производственный конфликт — сквозного огнестрельного ранения в области левой ключицы. Он отлично знал, кто такой Харин. Либо убить его, — сказал он негромко, — либо уехать. Почему бы и нет? — спросил за разговором Валентин Викторович, имея в виду — уехать.

Благодарю покорно, ответила тогда Ксения Петровна. Она с удовольствием, впрочем, подметила про себя его мальчишеское волнение. Путешествия. Приключения. Перемена мест. Пионерский первопроходческий романтизм. Можно подумать, ты будешь там работать на бензоколонке, как Майский, желчно предположила она, самим своим высказыванием, как заклинанием, исключая подобную возможность.

— У нас достаточно денег.

— У нас недостаточно денег.

Ксения Петровна поняла, что ее настораживало в последнее время: абстракция речи. Само слово «убрать» казалось в данном случае нереальным, искусственным, неприменимым к жизни. Убрать можно квартиру, убрать можно, в крайнем случае, ящик с дороги. Убить, сказал Евгений. Это было правильнее, но тоже достаточно условно: убить время, убить незадачливого козыря в преферансе, убить назойливую муху, в конце концов. Искоренить, — подумала Ксения Петровна, — выполоть, ликвидировать, уничтожить.

Подумав пять минут, начинаешь, однако, сомневаться. Легко сказать — ликвидировать, легко сказать — уничтожить. Таких, как Харин, регулярно кто-то пытается ликвидировать или уничтожить, для Харина это рутина: если на этой неделе никто не хочет меня уничтожить, плохи мои дела. Для Харина существование — своего рода профессия, в этом смысле он — профессиональный экзистенциалист.

Посмотрим, подумала она, как это у нас получится. Близорукий Давид, поражающий Голиафа радиотелефоном. Пусть звонит. Тем более, что полчаса тому назад она вполне успешно изводила Валентина Викторовича на этом же самом месте по этому же самому поводу бесконечными упреками в безответственности и бездеятельности.

Валентин Викторович набрал номер. Валентин Викторович прислушался, нервными щелчками кнопки приглушил проникновенного Паваротти, подождал некоторое время и выключил телефон.

— Ну что?

— Никто не подходит.

Тогда, полгода назад, они все-таки уехали. На два месяца на курорт, по настоянию Валентина Викторовича. Это именно он сказал, что нужно посидеть некоторое время на благоустроенном берегу и подождать, когда неутомимое тропическое течение торжественно пронесет мимо тебя величественного и посиневшего Харина. Фраза из арсенала величественного и посиневшего шестидесятника-планокура. Морщась от неудовольствия, мучаясь дурными предчувствиями, Ксения Петровна неожиданно для самой себя согласилась. Загар до сих пор еще не сошел, но это не помогло.